Ной Заржевский - Снежный поход

Перепуганный, потерявший самообладание, Караванный держится двумя руками за лопнувшую серьгу, не отпускает ее и, словно пытаясь задержать сани, волочится вслед за прицепом.

Маленькая фигура человека и огромная десятитонная махина саней.

Прицеп все ускоряет ход. Покамест он идет еще ровно, посреди дороги, но первая же неровность почвы может направить его вниз, в пропасть. А если этого не произойдет, сани наберут еще больший разгон, мощным тараном врежутся в третий трактор, разобьют, исковеркают его и лавиною сметут всю остальную колонну, стоящую внизу.

Караванный все еще продолжает бежать за санями Крепко охватив руками лопнувшую дугу стяжек, он упирается, скользит и как-то дико, не переставая кричит: «Ребяты-ы! Ребяты-ы! Ребяты-ы!!»

Все произошло так быстро и неожиданно, все было так страшно по своим последствиям, что люди словно замерли.

«Вот она, беда!» — пронеслось в голове Дудко.

И в то же мгновение он увидел, что к третьему трактору метнулся Ершов, вскочил наверх и, сверкая желтизной округлившихся глаз, быстро развернул машину, вывернул свой первый прицеп и поставил его почти поперек дороги. Затем он быстро сдал трактор назад и яростно крикнул обомлевшему, застывшему с гаечным ключом в руках Самарину:

— Отсоединяй! Ну!

Резкие складки нетерпения и решимости пересекли лицо тракториста, сделав его свирепым и страшным.

Оторвавшиеся сани, волоча за собой Караванного, все быстрее катились вниз. Вот-вот они сокрушительным ударом разобьют, опрокинут всю колонну. Люди метались. Некоторые трактористы вскочили на машины и пытались подвести их как можно ближе к склону горы, надеясь избежать столкновения. Но они сами понимали, что прицепы так быстро не передвинешь.

Дудко било, как в лихорадке. Что сейчас сделает Ершов? В лучшем случае примет удар на себя и, погубив трактор, остановит сани. В худшем?.. В худшем сани разобьют трактор Ершова, быть, может, подмяв и самого тракториста, а потом ринутся дальше, круша всю колонну.

Ни бежать, ни делать что-либо уже не оставалось времени. Все застыли у своих мест и не отрываясь смотрели на Ершова. Тот быстро вел трактор навстречу саням. Не доезжая несколько метров до них, Ершов молниеносно остановил машину, включил заднюю скорость и теперь уже двигался вниз, словно удирая от настигавшего его прицепа. Сани меж тем все ускоряли ход. Дудко даже закрыл на секунду глаза. Многие вскрикнули. Сейчас набравший скорость десятитонный таран должен был врезаться в трактор, искромсать радиатор, разбить, быть может, опрокинуть, сбросить машину в пропасть.

Но что это? Ловким, едва уловимым маневром Ершов развернул трактор и подвел под выступающий вперед полоз саней гусеницу машины. Послышался резкий скрежет металла о металл, звон и стук тяжелого груза, порвавшего крепление; трактор развернуло в одну сторону, сани — в другую. Но еще через мгновение Ершов снова подвел машину вплотную к саням и крепко застопорил их. Совершенно растерявшийся Караванный поднялся и, все еще не выпуская лопнувшие стяжки, стоял весь в снегу, ничего не понимая, не веря своему счастью.

— Чего стоишь! — крикнул на него Ершов, порывисто расстегивая телогрейку. — Меняй стяжки, подводи машину!

Соскочив с трактора, Ершов зачерпнул со склона горы снегу и начал его жадно глотать.

Со всех сторон сбегались трактористы. От головной машины, смешно подпрыгивая, спускался Складчиков. От расположенного в конце колонны вагончика, поднимаясь вверх, спешил Абрамов.

Ершов оглянулся, увидел Самарина и, словно очнувшись, кивнул на трактор.

— Твое дежурство?

— Мое, — ответил сменщик.

— Ну, и дежурь, — проговорил Ершов и поплелся вниз, в сторону вагончика.

Но далеко ему уйти не пришлось. Медведем наскочил на Ершова Дудко, стиснул тракториста в своих объятиях, расцеловал его, вгляделся ему в лицо, словно впервые увидел, и восторженно воскликнул:

— Ну, и человек же ты, Костя! Герой!

— Ну, что ты, что ты, — хмурился и невольно улыбался, стараясь скрыть свое смущение, Ершов. — Не женщина, а целоваться лезешь…

Но Ершова уже окружили, жали ему руки, не жалея сил, хлопали с размаху по спине. Подошел Абрамов.

— Ну, спасибо, Константин Петрович, — просто сказал он и крепко пожал руку Ершову. — Об этом случае немедленно доложу командованию Главсевморпути. Ты проявил отвагу, находчивость и хладнокровие. Летчикам нашей страны все эти качества нужны. И вот, Константин Петрович, моя рука — помогу тебе стать летчиком, все, что возможно, сделаю. Спасибо тебе.

Через полчаса колонна снова тронулась в путь. Вместо расстроенного, совершенно выбитого из колеи Караванного, машину вел Вобликов.

К ночи, когда проходили перевал, снова замела пурга. Колонна упорно двигалась через плотную завесу режущего, колючего снега, сквозь обжигающий дыхание, опаляющий кожу мороз, среди дикого воя пурги.

В покачивающемся вагончике, при свете лампы «молнии», приспособившись на углу дощатого стола, выбирая моменты, когда тряска слабела, начальник экспедиции набрасывал текст телеграмм, которые нужно было отослать немедленно по прибытии в ближайший поселок. В Москву, в управление Главсевморпути — подробную, с указанием обстоятельств обрыва саней и описанием геройского поведения тракториста Ершова. В Челябинск — меньшую.

«12 февраля 1936 года, — писал Абрамов в телеграмме заводу, — двигались при буране. Дороги не видно. Впереди идут разведчики и указывают колею. Слой выпавшего снега пока 15 сантиметров. По дороге подбираем и буксируем машины с размороженными радиаторами. Наши тракторы, заправленные керосином, не боятся никакого холода. В ближайшем поселке остановимся на сутки, дадим отдых людям, осмотрим и отремонтируем машины. Некоторые трактористы и механики не хотят уходить с тракторов. Самарина, Вобликова, Дудко, Складчикова насильно укладываю спать. Складчиков и Дудко без напряжения проводят трактор на третьей скорости там, где другие с трудом идут на второй. Быстро исправляет дефекты В. С. Козлов. Чуть остановка — он уже у трактора. Помощь завода невозможно оценить. Завод и рабочий коллектив могут гордиться товарищами Дудко, Складчиковым, Козловым. Это настоящие беспартийные большевики».

Через несколько часов колонна тракторов благополучно прибыла в поселок Чульман.

Козлов в своем дневнике отметил остановку, количество израсходованного горючего и замеченные в пути неисправности машин. В графе «пройденный километраж» он проставил цифру 400.

Как ни спешили отдохнувшие люди, ремонт тракторов затянулся. После тяжелого марша в горах, после сильной тряски на уменьшенном количестве шпор Козлов и механики тщательно проверяли каждую машину. При сорокапятиградусном морозе работать было очень трудно, и колонна простояла в Чульмане тридцать девять часов, вместо намеченных двадцати.