Октавий Зырянов - Встречи за порогами. Унья — красавица уральская

Прежде чем отправиться к истокам Печоры, Гофман совершил путешествие в верховья Уньи. Проплыл вверх по ней немалое расстояние — до Манской пещеры, как называли раньше знаменитую теперь Уньинскую, находящуюся в ста двадцати километрах от устья.

Путешественник в своем внушительном отчете очень скромно описывает реку Унью и ее береговые красоты, но значительное внимание уделяет пещере:

«Эта пещера была часто предметом разговора моих спутников во время нашего плавания. Они всячески старались отклонить меня от предложенного мною ее осмотра, но, видя мою непреклонность, начали уверять меня, что входить в нее опасно, потому что в ней живет какой-то воплощенный дух».

Советский ученый, исследовательница Урала, В. А. Варсанофьева совершила плавание в самые верховья Уньи, восторженно отозвалась о реке-красавице и указывала:

«Мы можем изучать здесь еще совсем девственную природу и открыть немало новых полезных ископаемых».

Эти строки написаны сорок лет назад, но они справедливы и сегодня: Унья остается глухой рекой, настоящим раем для любознательных следопытов, которым по душе нехоженые тропы.

Река Унья берет свое начало из того уральского горного ожерелья — обширного массива малоисследованных заоблачных вершин, — который остается еще незнакомым для многих, даже бывалых, следопытов. Массив этот венчают такие примечательные высоты, как Сампалсяхль, Яны-Емти, Нята-рохтум-сяхль, Пурра-Монит-Ур, Холатсяхль, и величественный старик Отортэн, называемый мансийцами Лунтхусапсяхлем.

Верховья Уньи — уголок еще нетронутой горно-таежной природы, где в недалеком прошлом единственными обитателями были манси-кочевники. Впрочем, и сейчас там не густо населения — всего две русские деревушки: Светлый Родник и Усть-Бердыш. А манси, когда-то коренные жители Северного Приуралья, ушли за хребет, скрылись в малодоступных таежных дебрях восточного склона хребта. И память о себе оставили лишь в названии реки, в наименовании одного из логов на Унье и жертвенном кострище — Уньинской пещере, которую вернее было бы называть по-старому — Манской, то есть мансийской.

Название «Унья» может быть переведено с мансийского, как «река рыболовных запоров». «Я» — по-мансийски река, «ун» — столб или кол рыболовного запора, перегораживающего русло. К таким колам, вбитым в дно, привязывалось плетенное из ивовых прутьев или кедровых дранок орудие лова, называемое «камкой».

Почему именно Унья — река запоров? Ведь манси в старину пользовались такими запорами и на других реках? Дело, по-видимому, вот в чем. Унья славится обилием хариуса и особенно семги, которая каждую осень идет на нерест в эту реку. Во время весеннего передвижения хариуса в верховья реки и осеннего нерестового хода семги манси устраивали запоры в узких и мелких участках реки. Добывали себе рыбы сколько нужно. Этот способ лова, очевидно, был на Унье основным и применялся древними вогулами. Именно на ней чаще, чем на других реках. Вероятно, это и определило название реки.

Соседние с Уньей реки — Елма на севере и Колва на юге — также берут свое начало из вышеупомянутого горного массива. На его обширном плато манси до сих пор пасут оленьи стада.

«Ур-ала» — так называют они плоские пастбищные вершины уральских гор, что в переводе означает «вершина, гребень горы». Но «гребень горы» имеется в виду не скалистый, а относительно плоский, платообразный, как многие горы в этом районе Урала.

Слово «Ур-ала» созвучно по смыслу с другим мансийским названием «кол-ала», то есть крыша дома. По аналогии легко понять значение первого: крыша, поверхность Уральского хребта — древние оленьи пастбища мансийцев, а возможно и их далеких предков — угров.

Из Перми в печорские деревушки Курью и Усть-Унью обычно попадают самолетами через Ныроб и Русиново по Колве. Но у нас с Валерием маршрут другой, более сложный; он определен комплексной экспедиционной задачей: перед Уньей мы должны совершить разведку для будущего похода к ледяному сердцу Урала — горе Сабле.

Через Свердловск и Сыктывкар мы прилетели в город Печору, оттуда перебрались пароходом в старинное село Аранец. В пятидесяти километрах от него красуется «королева альпийского и ледникового Урала» — Сабля. Затем мы отправились по великой северной реке к ее верховьям. Из Троицко-Печорска самолет доставил нас в Курью, где нам предстояло готовиться к лодочному путешествию на Унью.

Деревенька Курья оказалась милым северным уголкам. Это приют старых русских поселенцев. Расположена она на берегу курьи — большого залива из Печоры в лесную речку Лелин вблизи северной границы Пермской области.

Много добрых слов можно оказать об этой деревушке, затерянной в лесах Верхней Печоры. Каким-то благодатным спокойствием веет от всего ее облика. Дома вперемешку: темные, побуревшие от времени, и беленькие, со смоляной слезой. Возле старых изб, как символ оседлости и домовитости, красуются великаны кедры, посаженные еще, должно быть, прадедами. Без старинных кержацких домин со своеобразной архитектурой и стоящих возле них лабазов на «курьих ножках» деревня утратила бы часть своей прелести. Старина, можно сказать, украшает наши северные деревни.

Здесь живут добрые русские люди. Одно удовольствие слушать их напевную речь. Просто заслушаешься необыкновенной музыкой русского говора, особенно когда сходятся две женщины. С удивлением слушаешь былинную, летописную манеру разговора.

На дни сборов нас приютил Максим Алексеевич Непомнящих — председатель местного сельпо. Дом его стоит на берегу курьи, в широком разливе которой рано по утрам плещутся дикие утки. За разливом — дремучая печорская тайга, за огородами — сосновый бор.

Хозяин — небольшого роста, крепкий северянин. Ему за сорок, но выглядит он моложаво. Жизнь и работа на природе сохраняют ему молодость и здоровье.

Жена его Сима — молодая тихая женщина. Дом полон достатка, но вот детей нет. Работает Сима в яслях — ближе к детям. И молоко от коровы, которую они держат, почти всё сдают в те же ясли.

В избе стены увешаны большими рамками с фотографиями, какие любят развешивать в деревнях, — под общим стеклом штук пятнадцать. На одной из них я увидел любопытный снимок — бородатый старик с ружьем возле лодки, нагруженной походным снаряжением.

Сима заметила мое любопытство.

— Это Вера Александровна снимала моего отца…

Вот сюрприз! Значит, отец Симы был проводником путешественницы Варсанофьевой! И потом, в разговоре, я слышал неизменно только одно: «Это когда Вера Александровна здесь была...», «Это подарила нам Вера Александровна...»