Юрий Симченко - Тундра не любит слабых

Туман снова редеет. Дышится легче. Течение убыстряется, и лодка, порыскивая из стороны в сторону, прибавляет ходу.

Нас, видно, заколдовали… Мы вздрагиваем, услышав непонятный звук — кто-то звякнул в хрустальный колокольчик. Потом звон раздался громче, но с другой стороны. Будто кто-то чокался высокими бокалами. Потом звон прозвучал над всем озером и стих где-то далеко. Со всех сторон на нас ползли шорохи и шепоты. Где-то рядом послышался всплеск. И опять зазвенели хрустальные бокалы. Слава весь подался вперед, вцепившись в весло. Лодка сама развернулась, и о борт ее зашуршали мелкие льдинки. Я ловлю одну. Льдинка прозрачна и чиста. Она подтаяла, очертания ее плавны.

Мы почти наезжаем на уток, которые в оцепенении покачиваются на воде. Они тоже заколдованы. Любая нормальная утка при нашем приближении улетела бы. А эти сидят и не двигаются, хоть руками хватай. Уток много. Они прижались к кромке шуги и замерли. Неужели это туман и нежный звон льдинок загипнотизировали их? Просто не верится.

Мы со Славой стряхиваем с себя оцепенение, когда выплываем из тумана. Опять беремся за весла и медленно гребем к островку. За нами под шапкой тумана остается таинственное озеро. Причалив, будим Володьку и Спиридона, заваливаемся на пышный мох и засыпаем.

Неужели мотор действительно работает? Я спросонья не могу ничего понять. Володька победоносно горланит какую-то песню.

Все-таки не дырявая голова у парня! Он додумался выломать трубку водяного охлаждения и вместо муфт приспособил кожу с утиных лап. Пока я спал, он отрезал у уток лапы, рукояткой ножа разбил кости и аккуратно снял кожу.

Слава, потирая еще слипающиеся глаза, оглядел Володькино сооружение и в знак своего восторга надвинул ему шапку на нос. Спиридон восседал на наших пожитках с таким видом, будто это он сам все придумал.

— Пошли, — крикнул я, бросая вещи с берега в лодку. Наше славное судно бодро побежало по зеркальной глади воды.

— Давай без отдыха, — предложил Слава.

— Хорошо, — согласился я.

Вода спадает и спадает. Но нам уже все равно. Мы через десяток часов наверняка попадем в речку Волочанку, а там до Хеты рукой подать. Время летит незаметно.

Я достаю бритву, кладу на колени зеркало и начинаю бриться, опуская кисточку за борт. Потом бреется Слава. Володьке и Спиридону эта процедура ни к чему. Володька еще молод, а у Спиридона борода вообще не растет.

Хета встречает нас волнами и сквозным ветром, срывающим брызги с гребней. Лодочка, проваливаясь между валами, упрямо ползет к поселку.

На крутом берегу появляются одна за другой фигуры людей. Пока они похожи на бумажных человечков, поставленных на край стола. Лиц не разглядеть. Нас, вероятно, узнали — доносится бухание приветственных выстрелов. Теперь можно считать, что путешествие окончено.

У меня были причины с нетерпением ждать самолет. С ним должен был прилететь начальник нашей экспедиции Борис Осипович Долгих. А с его прилетом решалась моя судьба. Или возвращаюсь в Москву и принимаюсь за обработку полевых материалов, или отправляюсь еще куда-нибудь продолжать экспедиционную работу. Кроме того, за полуторамесячное бездействие Волочанского аэродрома сюда не доставляли писем. Один раз на тундру с самолета сбросили газеты и журналы, но писем не было. Нетерпение подогревалось и скверным настроением моего приятеля Алексея, с которым я проводил большую часть времени. Алексей был метеорологом в аэропорту. Он месяц назад проводил свою благоверную в Красноярск на курсы бухгалтеров и никак не мог ее дождаться. Его половина, видимо, не хотела тратиться на телеграммы, а писем еще не привезли.

Отстояв вахту, Алексей разыскивал меня в поселке, и мы принимались обсуждать всевозможные варианты причин отсутствия известий от его жены. Алексея съедала одна мысль: с кем-то познакомилась в Красноярске, и образ законного мужа померк.

Мы попробовали было отвлечься от этих мыслей рыбалкой, но и она принесла только огорчения. Первый же выезд на моторке привел к неприятностям. Моторка была отличная, и все рыбаки, вышедшие одновременно с нами, остались позади. Несколько заливчиков, находившихся около поселка, мы сочли не достойными внимания и поплыли дальше, вверх по Хете. Наконец Алексей увидел подходящее местечко и направил в него лодку. Не успели войти в залив, как лодку резко дернуло и мотор заглох. Перегнувшись через борт, я увидел притопленные поплавки чьей-то сети, добрая половина которой была намотана на винт нашей лодки.

— Вот это влипли, — мрачно изрек Алексей, — что будем делать?

Я закатал рукава и полез разматывать сеть с винта. Это удавалось плохо. Размотав метра два, убедился, что ее не распутать. Пришлось взяться за нож и срезать сеть слой за слоем. Капроновая нитка режется плохо. Я пилил ножом упругий ком на винте, обливаясь потом от напряжения, а Алексей смачно бил по моей спине комаров и сметал их в воду. За этим занятием и застал нас хозяин сети, рабочий рыбачьего кооператива. Он принялся нас ругать. У него в лодке сидели начальник отделения милиции, председатель райсовета и председатель колхоза, центр которого был в Волочанке.

Они были расстроены не меньше нашего. Выяснилось, что сначала они подумали, будто мы обшариваем чужие сети, а теперь убедились, что мы не грабители, а просто растяпы. Я прекратил излияния хозяина снасти, обещав ему с лихвой возместить убытки, а заодно обругал и его самого за скверные поплавки, которые утонули. Удалось даже убедить его в том, что он сам виноват в происшедшем, так как, если бы поплавки были видны, мы не теряли бы драгоценного времени. Наконец выбрали место для своей сети и поставили ее.

Но на следующий день сломался мотор. Пришлось обратиться к нашему же недругу. Он, ворча и ругаясь, дал нам свою лодку, и мы отправились смотреть улов. Добыча была большой: около десятка чиров, средняя нельма и килограммов шесть крупного хариуса.

А потом нам пришлось снять сеть. Место было исключительно удачным, но мы не успевали съедать рыбу. Знакомые ее не брали, так как у самих рыбы хватало, и излишки портились.

Разочаровавшись в рыбной ловле, стали надоедать диспетчерам и радистам аэропорта, постоянно справляясь о том, скоро ли прибудет самолет. Визиты в радиорубку приносили облегчение. Алексей забывался за шахматами. Он был отличный шахматист. А я слушал интересные рассказы главного диспетчера порта Виталия Дмитриевича.

Виталий Дмитриевич почти всю жизнь проработал в полярной авиации. Повидать ему пришлось всего. Сейчас он мог бы уйти на покой: сыновья закончили институты, пенсионный возраст уже наступил, а расставаться с Севером ему еще не хотелось. Жил он один. Его комната, находившаяся в здании аэропорта, походила на мастерскую. Стены закрывали стеллажи с различными инструментами и трубками чертежей. Четверть комнаты занимали верстак и чертежный стол. У Виталия Дмитриевича была давнишняя страсть — гидротурбины. Он постоянно выписывал литературу по гидродинамике и турбиностроению и много конструировал и мастерил.