Юрий Симченко - Тундра не любит слабых

— И не тянет вас на Украину? — спросил я его.

— Тянет, — признался он и, будто извиняясь, со смущенной усмешкой добавил. — Но, знаете, говорят, что трудные дети, с которыми много возиться приходится, родителям почему-то дороже. Вот, к примеру, теща моя. С нами почти не живет, потому как мы с женой ладим. А все больше у другой дочери или у сына: там семьи не очень дружные, понимаете? Извиняйте, если что не так сказал… Михаил Яковлевич, кольца привезли?

— Пошел по шерсть, воротился стриженый, — сердито буркнул тот. — Нет на складе, обещали дня через три.

Вспыхнул яростный спор о запчастях, о том, что с таким техническим снабжением работать совершенно невозможно, что он, Степан, не отвечает, если график сорвется. Отгрохотал, отсверкал молниями взаимных упреков и крепких словечек в адрес начальства спор, похожий на короткую летнюю грозу. И снова взревели моторы машин, двинулись в атаку на тундру тракторы и кусторезы, бульдозеры, дисковые и рельсовые бороны.

— Нет, что ни говори, зимой все же лучше, — вздохнул Михаил Яковлевич. — И кочки легче срезать, когда подмерзнут, и кустарник на холоде хрупким становится. Эх, скорей бы зима, что ли!

В общем, это было весьма странное пожелание для мест, где сравнительно теплый период длится не более двух-трех месяцев. Но, видимо, у Михаила Яковлевича и его механизаторов были веские причины с нетерпением ожидать холодов.

Низко над нашими головами прогудел АН-2, четырехкрылый воздушный работяга, которого здесь ласково зовут «антоном», «антошей». Михаил Яковлевич погрозил самолету кулаком и крикнул, будто пилот мог его услышать:

— Ты мне не портачь, как в прошлый раз, ветер учитывай, а то плакали твои денежки!

— Что это вы на него?

— Чтоб дело по-настоящему делал, за это ему платим, — ворчливо ответил Михаил Яковлевич.

Однако долго сердиться он не умел, жизнерадостная, веселая натура брала верх над всякими неприятностями. Уже шутливо он рассказал, как недавно летчики обмишулились, не сделав поправки на снос и опылив ядовитым препаратом не лесотундру, а реку Косью и ее пойму.

В результате опыления древесная растительность засыхает, и впоследствии ее легче удалять с осваиваемых участков. Если же не применять опыления, то после работы кусторезов и бульдозеров от оставшихся в земле невыкорчеванных корней в первое же лето появляется буйная поросль, достигающая высоты более метра.

— Вон сколько повылезало, — с досадой показал он на гибкие зеленые прутья, видневшиеся на распаханном поле тут и там. — Плакучая ива. Здесь не ей приходится плакать, а нам от нее! И до чего ж упряма, каналья! Доброе, так то само не хочет расти, выхаживаешь его, как с родным дитем нянькаешься, а эта прет и прет из земли, точно на дрожжах!..

Катерок, зарываясь носом в волны, деловито тарахтел движком. Мимо проплывали низкие, пологие берега. В разрывах прибрежного ивняка то там, то здесь вдруг появлялись поля, на которых матовым серебром поблескивали на солнце мягкие волны овса. А совсем еще недавно, год или два назад, здесь была заросшая кустарником тундра, моховые болота, непроходимая чащоба, где рождались, старились, умирали и гнили тысячи кривых деревьев.

…Уже в Инте на вокзале я зашел в буфет. И совсем иными глазами, не как прежде, посмотрел на бутылки с молоком, кефиром и сливками, на творожные сырки. Они стоили копейки, как и в Москве. Но теперь-то я знал цену этому полярному молоку, знал, каким большим трудом оно добыто. Здешнее, собственное, непривозное, северное молоко.

Впервые я попал в Воркуту, на мой взгляд, не в очень удачное время. Город готовился отметить двадцать пятую годовщину со дня основания. Не люблю приезжать в незнакомые места, когда там отмечаются какие-то торжественные даты. Во-первых, и без тебя полным-полно званых гостей, мест в гостиницах, конечно, нет. Во-вторых, всем не до тебя: начальство готовит речи, подчиненные — все остальное, необходимое для праздника. Главное же — в приподнятой атмосфере торжеств люди становятся не такими, какими их хотел бы видеть журналист: в радости все похожи, в работе — разные.

Поэтому от первой встречи с Воркутой у меня не отложилось в памяти каких-то сугубо профессиональных наблюдений. Я был гостем, хотя и незваным, попавшим на праздник случайно, по неведению. Знал бы — приехал чуть попозже. Правда, официальные торжества продолжались недолго, однако от них, как волны от брошенного в пруд камня, пошли круги неофициальных встреч, вечеров. Поэтому тогда, в 1959 году, я только тем и занимался, что слушал речи, доклады, тосты, ел, пил; обессиленный, заваливался спать. Я улетел из Воркуты тайком, по-английски, не прощаясь с гостеприимными хозяевами.

Лишь однажды мне удалось ускользнуть с какого-то вечера и немного осмотреть город.

Если употреблять модные ныне космические образы, я бы сказал, что Воркута показалась мне похожей на Сатурн, окруженная кольцом поселков-спутников. Они действительно расположены по кругу, на примерно равном расстоянии от города-центра, и соединены между собой кольцевой автострадой. Над каждым поселком поднимается ввысь копер шахты, а чуть в стороне дымятся терриконы. Впрочем, тогда дымились не только терриконы, а и дороги в поселках. Дороги эти были насыпными, возвышались на полметра над тундрой. Их делали из пустой породы, в которой, конечно, оставалось в крошках и пыли какое-то количество угля. Под действием влаги эти крупицы самовозгорались, и над такими дорогами постоянно стелилась легкая дымка.

В самом городе дыма не было. Здесь улицы покрыты толстыми бетонными плитами, поверх которых асфальт.

И вот я снова в Воркуте. Прошло не так уж и много лет, а города не узнать. Нет в помине темно-коричневых старых автобусов, так напоминавших переоборудованный «черный ворон», или катафалк, — бегают веселые, красно-желтые и голубые машины, сияющие зеркальными стеклами. И дороги больше не дымят — асфальтовый панцирь покрыл их поверхность. Люди стали одеваться ярче, исчезли с улиц мелькавшие в мой первый приезд унылые ватники. Воркута словно бы помолодела, похорошела. Разве что дощатые коробы вдоль улиц (в них уложены трубы водоснабжения) напоминали, что это не Донецк и не Луганск, а Заполярье, где канализацию под землю не уберешь: разорвет трубы даже летом. Забегая вперед, скажу, что убрать можно, и норильчане это доказали. Они спрятали трубы в бетонные желоба, а сверху посеяли траву и цветы. Красиво и практично.

На этот раз никаких торжеств в Воркуте вроде бы не предвиделось, но с местом в гостинице было по-прежнему туго. Воркута строится, расширяется, ее шахты набирают мощность, открываются все новые и новые. Поэтому командированных в достатке. Из разных институтов, проектных и научно-исследовательских, от заводов, от предприятий-потребителей и предприятий-поставщиков.