Тамара Илатовская - Семь баллов по Бофорту

В то же лето в бухту Сомнительную вошла избитая штормами канонерка. Американцы бросились ей навстречу: быстро вспомнили Штаты о своих робинзонах! Но на исцарапанном льдами борту белели непонятные буквы. «Красный Октябрь», месяц спустя после торжественных проводов во Владивостоке, водрузил на обрывистом берегу острова Врангеля мачту с советским флагом. Американскую колонию пришлось полностью забрать на борт.

В сентябре, своротив руль, помяв борта, израсходовав почти весь запас горючего, вырвались к Северному мысу (сейчас мыс Шмидта). Еще ни один мореплаватель не проходил этот мыс за навигацию. Решили зазимовать у Северного. Но вскоре штормы разогнали лед. И Капитан Давыдов отважился рискнуть — пробиться к проливу Беринга. В топку пошли внутренняя обшивка корабля, спасательный катер, краски, мешки с сахаром, шлак, политый машинным маслом.

Вот что пишет торговый представитель Н. Галкин, встречавший «Красный Октябрь» у поселка Дежнева:

«Капитан в изодранной рубахе, небритый, косматый, с черными провалами глаз… целыми сутками просиживал он в бочке на мачте, высматривая полую воду среди ледяной массы моря. А все-таки довел. Корабль с круглым дном качку испытывал невероятную, ложился совсем на бок. Эскимосы, привыкшие к морю и его опасностям, и те пришли в отчаяние и готовились к самоубийству».

Четыре месяца продолжался этот мучительный рейс. Он еще раз подтвердил, как необходимо основать на Врангеле русское поселение.

В 1926 году в бухте Роджерса высадились жители первой советской колонии — двенадцать чукотских и эскимосских семей. Начальником острова назначен был Г. Ушаков, составивший впоследствии первую подробную карту Врангеля.

С тех пор остров на границе двух полушарий стал путеводителем арктических морей, островом-лоцманом.

— Пи-пи-пи! — зовет Врангель. Он не зовет на помощь, он приходит на помощь. «Льды в проливе Лонга три-четыре балла, ветер северный, до тридцати метров в секунду. Ожидается ухудшение ледовой обстановки…»

Мы забираемся на скалистый мыс Шмидта и смотрим в море, как смотрел когда-то Врангель. И тоже ничего не видим. Лишь на мгновение облака раздались — и закурился под скалистым мысом пролив Лонга, весь в туманных смерчах, попахивало преисподней.

— На Врангель, если и попадете, то не выберетесь. Не с вашей одежонкой зимовать на Врангеле, — нам советовали, нас предупреждали.

Мы с трудом перебрались через пролив Лонга. Не пролив, а сгущенное молоко. Туман.

У Врангеля туман рассеялся. Рвал пронизывающий, со снегом ветер. Тяжкий остров, как шхуна под парусами, уходил под гребнями гор в океан. И снова, как когда-то на «Полярном», заныл в груди тоскливый вакуум: где небо? где горизонт? Конец августа, а здесь зима, мучительный, вязкий холод. Трудно было взглянуть в глаза стоящему рядом человеку: ему сюда на три года. Наверное, все вот так, недоверчиво и тоскливо, ступали на эту землю. Прислушайтесь к именам здешних рек, бухт, лагун: бухта Сомнительная, лагуна Предательская, река Скелетов. Мороз по коже от этих названий. А земля кругом мерзлая, каменная.

Островитяне назвали свой поселок Звездным, — наверное, в темные вечера: звезд здесь много и горят они долго, всю бесконечную полярную ночь. Домики жмутся поближе к бухте. А в бухте гуляют льдины, ядовито-зеленые, как купорос. Это старые, опасные льдины. Войлочный горизонт тушит их режущий блеск.

На темных проплешинах среди снега голубели незабудки. Целые россыпи незабудок. Мы собирали их и осторожно закладывали в книгу — незабудки с острова Врангеля. И еще положили туда же ломкий пушистый цветок, пахнущий сиренью, какие-то невзрачные желтые цветики и малиновые, лохматые, с начесом. Трудно небось промерзлой громадине родить такой крохотный голубой цветок. Женщины светлыми ночами собирают незабудки, ставят их в граненые стаканы и потом потихоньку плачут над тоненьким букетиком — о садах, которые цветут где-то, о детях, оставленных у бабушки на материке. Цветы с острова Врангеля. Мы будем долго хранить их.

Бухта Роджерса всего километрах в пятидесяти от Сомнительной, хотя и находится уже в другом полушарии. Там знаменитая «полярка», основанная еще Ушаковым. Но в бухту Роджерса не попасть. На острове всего четыре вездехода — на четыре хозяина. Вездеход — тот самый безотказный конек-горбунок, которого берегут и лелеют. Вокруг него уважительно, но непоколебимо сталкиваются воли четырех хозяев острова. «Пришел пароход, высылайте свою машину», — сообщает Роджерс. — «Нет, уж лучше вы пошлите свою». — «А чью, извините, почту надо вернуть в Сомнительную?» — «У меня горючего нет!» — «А у меня, может, гусеница отвалилась…» Жмут, жмут друг на друга, пока кто-нибудь не выдержит.

Мы засели в гостинице (благо, хоть на Врангеле оказались места!) и приготовились ждать. Мы ждали. А маленький костяной бог в оленьей рукавице, подаренный нам зверобоями, делал потихоньку свое дело. Поздно вечером, когда надеяться уже было не на что, на Роджерс двинулся вездеход: подошла «Астрахань» с углем.

Три часа взбесившаяся железная коробка выколачивала из нас дорожную пыль. Молоденький водитель мчал вездеход как танк, презирая всякие объезды. Проскочив 180-й меридиан, мы выпрыгнули ночью из натруженного вездехода на покрытую ледяной коркой землю. Ветер царапал лицо снегом. Стало понятно, как замерзают в тундре: превращаются в сосульку — и все.

Роман с командой вездехода пошел в избенку, где не было света и стола и вообще ничего не было, кроме дощатых, занозистых нар и разбитого окна, наполнявшего комнатку ветром. Мужчины раскочегарили печурку, употребив часть нар и порох из старых патронов, разогрели консервы и попробовали даже спать, разостлав на нарах газеты. Поняв тщетность своих попыток, они всю ночь пробродили по селу, пуская в небо сигнальные ракеты, оставленные в избенке охотниками на моржей.

Меня уложили на кушетке в приемной больницы. Пахло не то эфиром, не то формалином. Над головой краснел плакат, призывавший лечить туберкулез. За окном свирепствовал ветер и надрывно выли собаки, будто чуя вселенский потоп.

Поселок Ушаковский, где мы ночевали, забрался на высокий берег бухты Роджерса. Это усадьба колхоза «Рассвет Севера», единственного на Врангеле. Живут в колхозе потомки первых поселенцев — оленеводы и зверобои. Председатель, молодой парень из Тамбова, ушел на катере в лагуну Предательскую поджидать моржей. Мы встретили его еще в Сомнительной. Он рассказывал, что в колхозе подъели последнее мясо и теперь вся надежда на моржей. Как раз в конце августа — начале сентября они выходят на мыс Блоссом спать. Моржи — известные лежебоки. Часа два в день у них уходит на еду, остальное отводится сну. На лежбище их и бьют, прямо на берегу. Мясо моржа довольно вкусное, особенно горло, печень и маринованные ласты.