Тамара Илатовская - Семь баллов по Бофорту

— Куда же люди подевались? — спросил он у Нюры, раздувавшей на улице железную печурку.

Она вскинула на него глаза, большие и ласковые, как у теленка.

— Как тебя мамка-то отпустила в такую даль? Ну, чего обиделся? Заходи…

В Нюриной комнатенке было тепло и уютно. У стола на высокой табуретке сидел кудрявый малыш, настолько вылитая Нюра, что и спрашивать не было нужды.

— Вот знакомься — мой Сергуня…

Сергуня заулыбался всем лицом и спрятался за стол.

— Еще не знает, стесняется, — пояснила Нюра, — а так он ласковый, весь в меня…

Половину Нюриного балка занимала продовольственная лавка. Нюра отпускала ребятам продукты, а те скидывались по пятерке и платили ей, так как должность ее штатом не предусматривалась. Нюра понимала, что, платят ей слишком много. Но ребята только отмахивались: ты о хлопчике подумай, ему то-се нужно, а нас та пятерка не разорит.

От тепла и домашней стряпни Витька расчувствовался, мучительно взгрустнулось по дому. А Нюра все совала ему то маринованного хариуса, то пирожок и понемногу выпытывала: небось, прямо из школы уехал? И сама, вперемежку с хозяйственной воркотней, рассказала, как ушел от нее муж к учительнице на тонких каблучках и как они с Сергуней остались ни при чем, потому что она и не расписывалась: разве бумажкой человека удержишь? Жила далеко отсюда, под Пятигорском. А враз собралась и уехала на Колыму. Здесь многие заглядываются, мужа найти не мудрено, а вот отца Сергуне — труднее.

— Ты заходи, — сказала Нюра на прощание и, помолчав, спросила: — А что, рыжий Борис-то опять на Черный ушел? Горюшко мое этот Черный ручей, будь он проклят!

Выйдя от Нюры, Витька решил взглянуть, что это за Черный ручей. Он шел минут десять. Синева сгустилась, но видно было хорошо. Взбежав на невысокий пригорок, Витька замер.

Внизу, недалеко от темного гремучего ручья, как кочки, там и здесь на корточках сидели люди. Время от времени они разгибались и сбегали к ручью с ведрами ж чем-то длинным, напоминавшим плавательный ласт. «Лотки, — догадался Витька, — золото моют». Кое-где горели костры: подогревали воду. В синем воздухе растворялся запах дыма с легкой примесью солярки. Витька спустился и подошел к ближайшему костру.

— Дерьмовый участочек подсунули, — сказал чернявый мужичонка, и Витька узнал Жучка, — сколько ни упирайся, на черный хлеб не вытянешь.

— Прикидывайся, — сказал чей-то обиженный голос, — сколько сработал?

— Граммов десять, — осклабился Жучок.

Вокруг зашумели: лихо!

— Вот то-то, а я выбросил все, — сказал тот же обиженный голос, — одни знаки, ногтем не поймаешь. А мучает оно, стерва, хуже водки — весь взмок…

Кружок молчаливо раздвинулся, пропуская кого-то к огню. Это был Борис. Среди грубых, обветренных физиономий он казался еще красивее.

— Ну, наловил золотой рыбки?

— Ни черта, — с досадой сказал Борис, — зря мерзли. — Он вытянул над огнем руки. Все кисти были в кровавых ссадинах.

Домой Витька пошел со своими соседями и взял у Жучка мешок с лотками.

— Ты вправду ничего не добыл? — спросил Жучок.

Борис достал из кармана холщовый мешочек и подбросил его на ладони.

— Матерь божья, граммов пятнадцать!

— Зачем людей дразнить? — усмехнулся Борис. — Жадничают, торопятся — вот и не получается. А тебе, Виктор, тоже надо учиться: это же спорт, азарт! За каждый грамм — рубль с гаком. Зря такие деньги платить не будут.

Назавтра после работы Витька едва добрался до своей полки. И во сне ему все казалось, что едет он на бульдозере, а впереди обрыв. Витька видит обрыв, но мастер с курсов бульдозеристов кричит: «Езжай, салага, езжай, не то документ не выдам!» В конце-концов бульдозер все же сорвался вниз, и Витька, сжавшись в комок, шарахнулся в дверцу.

— Этак ты, парень, шею сломаешь! — Борис, смеясь, держал Витьку на руках. — Скажи спасибо, что поймал. И вот что — одевайся, идем стараться!

Витьке смертельно хотелось спать, и он обалдело и зло полез обратно к себе на вторую полку.

— Э, не пойдет! — Борис сдернул его обратно. — Бульдозерист ты хороший, теперь сделаем из тебя старателя, мужчину!

Жучок включил «Марш Черномора», и они вывалили из балка. Витьку трясло: настоящий мороз. При мысли, что нужно бродиться в воде, сводило скулы.

— Уже понабежали! — сплюнул Жучок. — Небось, и жрать не жрут. Давай, паря, за холмом пройдем, не то сейчас все за нами увяжутся.

Они сделали солидный крюк и за обрывчиком спустились к ручью. У Витьки гулко забилось сердце. Жучок вытряхнул из мешка лотки.

— Бери вот этот, поглубже, для начала как раз, — сказал Борис — Лопатой нагребай песок и мой.

Витька весь облился и промок, но вода то упорно не желала уходить из лотка, то увлекала за собой весь шлих. Он давно уже сбросил ватник и остался в свитере, как и Борис: ему очень хотелось походить на Бориса. Пот заливал глаза, руки тряслись от усталости и волнения. Но неизменно из-под черного песка показывалось пустое дно. В голове мутился знакомый жар. Так бывало с Витькой в детстве, когда тайком от матери он играл со взрослой шпаной в очко.

— Да ты ж не кастрюлю моешь, байстрюк, — будто сквозь сон, услыхал он голос Жучка. — Борька, ты глянь, как он его полощет! — И Жучок весь заклокотал и забулькал: он так смеялся.

— Брось, — сказал Борис, — ты сколько лет золото моешь? Лет двадцать уже есть? То-то.

Он высыпал отмытое золото в мешочек, набрал лоток и подозвал Витьку: «Смотри!» Вода тихо покачивалась, как бы баюкаясь в деревянном лотке, и, слизывая песок, ускользала в землю. Шлих становился все тоньше и тоньше, песок как бы таял на глазах.

— Золото! — воскликнул Витька, — Ты выльешь его!

Он хотел пальцами выудить желтый кусочек, но Борис остановил его руку: «Положи, никуда оно не денется!» И продолжал баюкать лоток до тех пор, пока не сгреб в его пятку желтую кучку металлических крупинок.

— Я так никогда не сумею, — с отчаянием сказал Витька.

— Эх ты, налим! — сплюнул Жучок. — «Не суме-ею!» А ты сумей…

На следующий день Витька проснулся сам и, хотя от работы на бульдозере здорово ломило поясницу, поднял всех.

— А ну, айда стараться!

В тот вечер в его лотке впервые мелькнули тусклые золотые блестки.

— Золото! — завопил Витька и помчался, хрустя галькой, к Борису. — Золото!

— Выплесни, — сказал Борис, — это только знаки. Ну, когда очень мало золота…

Но Витька все-таки собрал искристые чешуйки.

— И тебя Черный ручей околдовал? — спросила его как-то Нюра, и глаза у нее стали грустные. — Далось вам это золото. Корень с Мишкой опять подрались из-за места у ручья… Лучше приходи вечером, Сергуня про тебя спрашивал.

Витька в тот вечер к ней не пошел, не пошел и на следующий и вообще, пожалуй, не пошел бы, если б Нюра не пришла за ним сама.