Зиновий Каневский - Вся жизнь - экспедиция

В самом конце годичного курса Самойлович прочел студентам три лекции об Антарктиде, и это отнюдь не случайно: Рудольф Лазаревич — один из авторов проекта первой советской экспедиции на ледяной континент, в ту пору почти не изученный. Ее предполагали направить на Крайний Юг в связи с начинавшимся в 1932 году 2-м Международным полярным годом. Программа предусматривала проведение разнообразных исследований и на море, и на побережье Антарктиды, причем костяк исследовательской группы (с возможной зимовкой на берегу) составляли Самойлович, Ермолаев и Лактионов. Та экспедиция не состоялась из-за невозможности заправить судно топливом в портах Южно-Африканского Союза, однако проект лёг в основу исследований, начатых в Антарктиде советскими людьми четверть века спустя. И вели эти исследования, продолжающиеся по сей день, соратники и ученики Самойловича, ученики его учеников, питомцы его института, его кафедры, его «гнезда»!

Он относился к своим «птенцам» любовно и трогательно. Приобщал их к работе в Арктическом институте, к занятиям в институтской библиотеке, отправлял на практику в самые романтические уголки Арктики, прикреплял к наиболее талантливым наставникам. Даже (судя по всему, несколько нарушая финансовую дисциплину) отпускал из фондов института средства на развитие студенческого лыжного спорта. Сам выбирался со студентами за город, учил их ходить на лыжах, устраивал на пустынной дороге своеобразные гонки: ехал в своей машине, а следом за нею на двух веревках катили на лыжах две цепочки студентов. Помимо этого он учил их сооружать снежные хижины наподобие эскимосских иглу, пережидать непогоду, ориентироваться на местности — короче говоря, проводил репетиции их будущей жизни в Арктике. Рудольф Лазаревич не жалел ни времени, ни сил, лишь бы воспитать надежных специалистов-полярников.

Впрочем, он подчеркивал, что его мечта — учить студентов не только «Северу», а учить широко, чтобы любой выпускник его кафедры мог работать в любом районе земного шара. Самойлович был верен этому принципу и в собственной жизни исследователя. Например, побывал в начале 30-х годов на географическом конгрессе во Франции и в рамках туристской программы посетил экзотический Алжир. Право же, его дневники той поры читаются как увлекательное художественное произведение — столько в них красочных описаний, в которых находится место и одежде местных жителей, и прибрежным террасам, и каким-то колючкам (с непременными латинскими обозначениями)!..

Судьба не обделила профессора Самойловича ни наградами, ни званиями. Депутат Ленсовета, вице-президент Географического общества Союза ССР и почетный член географических обществ многих стран, член президиума «Аэроарктики», член Международного морского арбитража, член Совета при начальнике Главсевморпути… Первоклассное образование, начитанность, глубокая воспитанность, врожденная деликатность способствовали тому, что он мгновенно устанавливал контакт с любой, самой разнородной аудиторией.

Самойлович мог с блеском сделать доклад в институте, и этот доклад безусловно дошел бы до сознания любого, даже совсем далекого от науки слушателя. Столь же ярко выступал он и в зале Ленинградской филармонии, и в рабочем клубе, и в студенческой среде, и у нас в стране, и за границей.

…Середина 30-х годов — время героическое и нелегкое. По мере того как ширились и углублялись исследования, требования к ученым возрастали, «дорожала» цена их теорий, гипотез, прогнозов. Решением коллегии Главсевморпути Всесоюзному Арктическому институту придавалось откровенно практическое направление: «Вся программа научно-исследовательских работ должна быть теснейшим образом связана с требованиями текущего момента… Каждая экспедиция должна иметь вполне конкретные практические задания, четкие целевые установки и по окончании дать в объеме своих работ те или иные практические выводы».

Самойловича, человека практики, активного созидательного действия, вряд ли необходимо было агитировать в этом плане, потому что с первых же шагов на Крайнем Севере он шел именно таким путем и формулировал свое кредо так: «Наша же целеустремленность одна — создание практических возможностей использования огромных производительных сил, таящихся на суше и в морях Советской Арктики». Лучше не скажешь!

Не обходилось, однако, без критики в адрес Арктического института, порой излишне резкой, несправедливой. «Я в большой претензии к нашей науке, — говорил на совещании в январе 1936 года начальник Главсевморпути О. Ю. Шмидт. — Так уж, Рудольф Лазаревич, выходит. Нам до сих пор не дали точной картины — где каким промыслом заниматься». На том же ответственном совещании раздавались громкие сетования по поводу неудачных прогнозов, составляемых в институте, придирчиво критиковались неудачно снаряженные экспедиции.

Директор института отвечал на критику терпеливо и достойно. Промахи и даже провалы в работе, несомненно, есть, но мы о них знаем и никогда не закрываем на них глаза, а стремимся исправлять недостатки. Давать надежные прогнозы и конкретные практические рекомендации буквально по всем отраслям науки, от синоптического или ледового предсказания до совета северным промышленникам, где и в какой сезон им лучше всего ловить песца, рыбу или бить моржа, — дело невероятной сложности. Потребуются не годы, а многие десятилетия, прежде чем удастся выработать более или менее надежные рекомендации. Вспомните хотя бы о прогнозах погоды — во всем мире наука еще не в состоянии справиться с этой поистине глобальной проблемой. Так можно ли требовать, чтобы она уже сегодня была решена в рамках одного-единственного, причем вовсе не самого крупного института?!

У нас, продолжал Самойлович, работают великолепные, преданные долгу исследователи. Мы постоянно привлекаем к нашим делам таких корифеев отечественной геологии, как Наливкин, Заварицкий, Смирнов. такого выдающегося климатолога, как Вознесенский. Наши товарищи безмерно любят свою науку, Арктику, гордятся тем, что им доверено работать здесь. 95 процентов наших сотрудников — абсолютно добросовестные люди. А отдельные лентяи и бездари ни в коей мере не могут бросать тень на весь коллектив, здоровый и активный!

Он очень переживал неудачи. Но зато как же согревало его сознание необходимости для всей страны их дела — освоения гигантского далекого края, которое по-настоящему начали они, а завершат их потомки! Как бывал счастлив Рудольф Лазаревич, видя неподдельный интерес к Северу во время своих бесчисленных выступлений, получая письма от молодых людей, горящих «арктическим» энтузиазмом! Вот одно из таких писем: