Кирилл Станюкович - В горах Памира и Тянь-Шаня

Я долго скакал бесплодно: только попытаюсь поднять — зажмут, смажут каблуком или камчой по затылку и не дадут, подниму — догонят целой толпой и отнимут. Хотя и лошадь у меня была лучше, да и сам я в конноспортивном клубе джигитовкой немного занимался, так что поднять с ходу козла с земли мог свободно.

Набили мне шишек на затылке, камчой пару раз вытянули, а толку никакого. И тогда я понял: нужно вступать с кем-то в союз. Помог одной такой группе раз, помог два, защитил их в третий. А в четвертый и они меня прикрыли, я поднял козла с ходу, зажал под коленом и понесся. Вот тут и показала себя моя быстроходная и злая Карюха. В угон взять меня нельзя было, Карюха шла наметом, как полагается. Когда поставили поперек дороги лошадь, я дал Карюхе между ушей камчой, и Карюха так пихнула с ходу грудью эту лошадь, что та, мелкая киргизка, осела на задние ноги и опрокинулась. А в конце пути меня опять прикрыли мои новые друзья. Да и Карюха стала так визжать и бить передними ногами, когда я начал крутить ее, не подпуская никого, что ни один конник не сунулся. Вот так я и получил красный платок и повязал его Карюхе на уздечку сбоку. Меня долго по атому платку узнавали, говорили: «А, это тот сумасшедший, у которого кобыла бешеная».

На Памирской биостанции в послевоенное время было много лошадей, и сменялись они часто. Мы получали тогда лошадей от пограничников. Это были лошади, уже отслужившие службу, хотя и неплохие, но уже не скакуны, а просто рабочие лошади.

Вот еще про одну лошадь мне хочется вспомнить.

Это было давно, в 1931 году. Мне, только что окончившему тогда школу, посчастливилось попасть в экспедицию в Джунгарский Алатау, и, мало того, я еще был назначен начальником отряда. Отряд был невелик, всего из трех человек, из которых один только я был «образованный», то есть окончивший девятилетку. Двое остальных были такого же возраста, но «необразованные», то есть еще не окончившие такую же девятилетку.

Во время работы в Джунгарском Алатау мы попали в сферу действия одной из басмаческих шаек и были мобилизованы в комотряд. Это были группы, состоявшие из нескольких местных жителей — коммунистов и беспартийных.

Наш комотряд получил задание остановить огромную банду, уходившую в Китай. Я был вооружен двумя берданками, в каждой из которых было по одному патрону, и шашкой, для которой имелась только верхняя часть ножен. Кроме вооружения я имел боевого коня, на коего с трудом взгромоздился. Велик был коняга чрезвычайно, норовист и зол да еще хром на правую ногу.

Банду мы остановили, дорогу ей отрезали. И вот тут вздумал наш начальник атаковать банду, и мы ее атаковали, хотя нас было всего одиннадцать человек. Но я был молод и глуп, а конь мой хром, так что я был не в счет. А в банде было несколько сот человек, хотя больше половины их составляли ребятишки и женщины, которых басмачи заставили уходить с ними. Вооруженная и организованная часть этой банды насчитывала человек сто. Ну вот начальник наш, старый кавалерист, и скомандовал: «Шашки вон!» и «Марш!», в общем как положено, и пошли мы вдесятером на целую толпу в атаку.

И вот все поскакали, и я поскакал, все закричали, и я закричал. Что кричал, точно не помню, кажется:

— Ложись, убью!

Но что самое странное: я действительно верил, что могу убить. Хотя как я мог убить? Шашку вынуть я не сумел, да и как ею действовать, мне было неизвестно. И все-таки я сам верил, что могу убить, и люди, на которых я летел, в это поверили. И они легли. Мой хромой конь вынес меня вперед, ибо, как выяснилось впоследствии, это был конь начальника и в азарте он забыл о своей хромоте и вылетел на свое привычное место вперед. Он вынес меня вперед, и я скакал впереди и орал, и мне не было страшно. Испугался я чуть позже, когда остыл и сообразил, что к чему. Но это правду говорят, что в кавалерии трусов не бывает.

И неверно про лошадей говорят, что у них «стадный инстинкт». Это не стадный, а, я бы сказал, товарищеский инстинкт. Как это хромой конь забывает про свою хромоту, когда все скачут, и мчится вперед, на свое место, забывая про боль? А когда все поскакали и я поскакал, забыв испугаться, это что — тоже стадный инстинкт?

Нет, лошади удивительные животные, и многим мы, люди, им обязаны.

Ишак, или, иначе говоря, осел, животное очень своеобразное, иногда трудное в обращении. И все-таки то, что слово «осел» стало синонимом тупости или просто глупости, совершенно неправильно. Ишак вовсе не глуп, но у него какой-то свой, ишачий, очень своеобразный взгляд на вещи. Он совершенно иной, чем у собаки, которая, пожалуй, из всех домашних животных больше всего сблизилась с человеком. Но этот род мышления и поведения не упрямство, не тупость, это что-то иное, это какая-то другая логика, какое-то иное понятие об окружающем мире. Ишак — он как бы себе на уме и немножко чудак. Нужно сказать, что в психологическом отношении ишак несравненно самостоятельнее лошади. Лошадь — рабыня человека, ишак — слуга, то есть существо более независимое, хотя и подчиняющееся человеку.

В продолжение многих лет я ходил с ишаками, так как лошадей всегда было мало, а грузов много. И все-таки до сих пор не знаю до конца, что́ это за животное, как оно думает и что оно думает.

В 1934 году, когда я участвовал в экспедиции на Тянь-Шань под руководством Даниила Николаевича Кашкарова, в конце экспедиции у нас не хватило лошадей, и мы купили несколько ишаков и прошли с ними через весь Центральный Тянь-Шань. Эти ишаки — а их было три, — как и все ишаки, панически боялись волков, и каждую ночь, пока мы шли по сыртам, они влезали к нам в палатку. Как только темнело и мы ложились спать, они влезали в палатку и чаще просто стояли у входа, но обязательно внутри палатки. А иногда просто ложились на нас, спящих. Их били, гнали, застегивали палатку на все застежки, но они, если их не пускали добром, просто силой ломились в палатку, наваливались на нее и валили. Пришлось смириться и потесниться. Так было каждую ночь, пока мы шли по сыртам и другим районам, где волков было полно. Но как только мы подошли к поселку Нарын, ишаки ночью и близко не подошли к палатке, а спокойно паслись с лошадьми. Вышли мы из Нарына опять на сырты — и они снова вломились в палатку!

Ну не умники ли были эти ишаки? Ведь они прекрасно знают, что перед волком они абсолютно бессильны. Приличная лошадь, здоровая и не старая, а особенно несколько лошадей, если они не стреножены, легко отобьются от волков копытами и зубами. И они это знают, и волки это знают.

Ишаки же настолько беспомощны против волка, что при его нападении даже не пытаются защищаться. Когда на ишака нападет волк, он почему-то даже не пытается убежать. Это удивительно, но это так. Ишак только кричит, кричит ужасно, душераздирающе. Это хорошо известно в Средней Азии. И киргизы, и узбеки расскажут вам легенду о том, что ишак не сопротивляется волку потому, что должен ему мясо, почему-то четыре килограмма.