Адам Водницкий - Провансальский триптих

У дороги в косом закатном свете то и дело образуются прозрачные облачка — рои комаров. Они или висят неподвижно, или бешено кружат вокруг невидимой оси в каких-то, только их притягивающих местах — вблизи пойм, каналов над влажными зарослями, — поминутно меняя форму: то это колонна, то шар, то перевернутая пирамида. Этих маленьких, почти незаметных насекомых здесь называют arabi Надо поторапливаться — когда стемнеет, от них нелегко будет защититься: лезут в глаза, больно кусают шею, открытые руки, голову.

Я люблю возвращаться в сумерки по проселкам, зачастую с привязанным к багажнику пучком барвинка, маков или подсолнечников, люблю смотреть с другого берега Роны на город, целиком, вместе с башнями, домами, деревьями, отражающийся в гладком зеркале реки, люблю запах свежего хлеба из булочной Le pain retrouvé [95] «Хлеб по старинным рецептам» ( франц. ). у подножия лестницы, ведущей на мост в Тренкетае; съехав с моста и выбравшись из лабиринта улочек квартала Ла Рокет, причаливаешь наконец к безопасной пристани — дому, где тебя ждет плетенное из камаргского тростника кресло, сидя в котором можно вытянуть усталые ноги и, подняв бокал, любоваться принесенным с субботнего рынка пламенно-красным вином с виноградника супругов Дюкро.

От прошлого нельзя убежать. На каждом шагу сталкиваешься с ним лицом к лицу, видишь, как оно сплетается с сегодняшним днем, как, нашептывая что-то увлекательное, запускает невидимые корни в самые глубокие, самые потаенные уголки души. История подглядывает за нами, не спуская совиных глаз, даже издалека, даже во сне.

Прованс — театр теней: на каждом шагу что-то возвращается из небытия, материализуется, а потом, поблекнув, скукоживается и снова бесследно исчезает.

Здесь я всегда чувствую себя человеком, случайно попавшим на сцену и в растерянности ждущим, когда его оттуда попросят, прежде чем поднимется занавес и начнется представление. И хотя на самом деле представление закончилось, свет погас, актеры и зрители разошлись и даже неизвестно, какую играли пьесу, по сути, спектакль продолжается, что ни день — другой, но неизменно захватывающий. И ты его смотришь — с другими актерами в других костюмах, но пьеса всегда одна и та же. И так же звучат смех, плач, любовные признания, так же звенят бубенчики на колпаке шута.

А вот декорации постоянно меняются — ведь Прованс всегда разный. Но и разный, он всегда фантастически прекрасен: днем, как на акварельной палитре, преобладают королевский синий и фиолетовый, ночь иногда дружелюбна, иногда надменно равнодушна, но ей непременно сопутствует царственный кортеж: наркотические чары, созвездия, пьянящие запахи и сверчки.

Уже в пятницу утром привычно монотонный ритм городской жизни ускоряется. В воздухе ощутимо легкое возбуждение; так и хочется сказать, что город затаил дыхание: с рассвета допоздна день насыщен ожиданием, хотя, честно говоря, не совсем понятно чего. Что-то, кажется, источают разговоры на улице, что-то, будто предвестие из ряда вон выходящего события, разносит ветерок. В пятницу вечером с вечно запруженных транспортом бульваров Лис и Клемансо исчезают автомобили, тележки уличных торговцев пиццей, продавцы выпекаемых на месте galettes [96] Тонкие блинчики из гречневой муки ( франц. ). и вафель. Поливальные машины чаще обычного орошают улицы, и от влажного асфальта и нагревшихся за целый день на жаре камней веет свежестью. Машины, оставленные рассеянными или неосведомленными туристами, эвакуируют на полицейскую стоянку Если спросить у кого-нибудь из местных: Qu’est-ce que tu fais samedi matin ? — тот посмотрит на тебя непонимающе, удивившись, а то и слегка обидевшись: Comment, qu’est-ce que je fais? Samedi c’est le marché! [97] Что ты делаешь в субботу утром? — Как что делаю? В субботу рынок! ( франц. ).

В полночь гаснут фонари, умолкают часы на башнях, через освещенные витрины еще открытых баров можно увидеть последних посетителей и перепоясанных белой салфеткой официантов, ставящих на столики перевернутые вверх ножками стулья. Город забывается коротким неспокойным сном. Ночь проходит, кажется, быстрее прочих летних ночей, и уже в предрассветный час, до того как на небе цвета полыни над красноватой чешуей крыш появятся первые фиолетовые, постепенно розовеющие полосы, на пустые улицы начинают въезжать автолавки, фургоны, забитые складными столами, ящиками, корзинами, и подводы на высоких колесах, груженные разнообразным товаром.

Первыми свой товар выкладывают пекари и кондитеры из Фонвьея: горы ароматных бездрожжевых хлебов, испеченных на лавровых или оливковых дровах, традиционные остроконечные багеты à l’ancienne , изящные ficelles [98] Длинные французские батоны (меньше, чем багет). , дрожжевые бриоши, круассаны с шоколадной начинкой, которые принято, макая в кофе, есть на завтрак, маленькие и большие fougaces [99] Плоские булочки (фугас, или фуас). с беконом и черной маслиной, разноцветные navettes de Marseille [100] Печенья в форме лодочек. , calissons d’Aix [101] Традиционная провансальская сладость (миндаль и засахаренные фрукты в сахарной глазури); изготавливается на специальной фабрике в Экс-ан-Провансе. и прочие местные булочные изделия. Рядом общепризнанная рыночная аристократия: производители оливкового масла со знаменитых мельниц-давилен Россье из Муреса, Жака Барля из Эгия, Маржье-Обера из Ориоля. Большие круглые керамические сосуды с прошлогодним маслом всех оттенков зелени и золота. Отдельно нефильтрованное масло в бутылях толстого стекла, чудесно пахнущее мезгой свежих плодов. По соседству продавцы соленых или маринованных оливок, приготовленных десятками разных способов — с травами, паприкой, крохотными, размером с вишневую косточку, луковичками; тут же продают черную и зеленую тапенаду [102] Тапенада — густая паста из измельченных оливок, анчоусов и «тапен» ( окc. каперсы). , сушеные помидоры и особым образом приправленные мелкие рыбешки — анчоусы. В Провансе оливка — символ страны, воспетый в стихах, едва ли не предмет почитания. Лоренс Даррелл, автор «Авиньонского квинтета», который провел здесь почти полжизни и знал Прованс как мало кто другой, видел в оливке символ средиземноморской культуры. «Все Средиземноморье, — писал он, — скульптуры, пальмы, золотые украшения, бородатые герои, вино, идеи, корабли, лунный свет, крылатые Горгоны, бронзовые статуэтки, философы — все это есть в остром, терпком вкусе черной оливки. Этот вкус старше мяса и красного вина. Такой же старый, как холодная вода» [103] Landscape with Olive Trees, in: Prospero’s Cell, London 1975 («Пейзаж с оливковыми деревьями» в сборнике «Келья Просперо»). .