Адам Водницкий - Провансальский триптих

В римских городах типа castrum выбору места для рыночной площади уделяли не меньше внимания, чем другим местам публичных собраний. Подводили туда воду, сооружали фонтаны, даже ставили статуи.

В римском Арелате рынок — пока еще местного значения — располагался в самом сердце города, там, где сейчас площадь Форума, но уже в V веке н. э. он, по всей вероятности, сильно разросся — не случайно в одном из тогдашних рассказов о путешествии можно прочесть такое описание арльского рынка:

Tout се que I’Orient, tout се que l’Arabie aux parfums pénétrants, tout ce que l’Assyrie féconde peuvent produire, tout cela se rencontre à Arles en une aussi grande abondance que dans les pays d’origine.

Все, что производит Восток, все, что способны произвести благоухающая Аравия и плодородная Ассирия, можно найти в Арле в таком же изобилии, что и в самих этих странах.

В письме, адресованном в Городской совет, король Генрих III (да, тот самый Генрих Валуа [112] Генрих III Валуа (1551–1589) — король польский и великий князь литовский (1573–1574), последний король Франции из династии Валуа (1574–1589). Был избран королем Польши с условием женитьбы на Анне Ягеллонке (1523–1596), сестре покойного польского короля Сигизмунда II Августа; не желая жениться на женщине, годившейся ему в матери, бежал из Польши. , несостоявшийся супруг Анны Ягеллонки, fugitivus ! [113] Беглец ( лат. ). ) в 1584 году подтверждает право Арля на два рыночных дня в неделю — среду и субботу.

Знаменитым предшественником нынешних рынков в Арле, Ниме, Форкалькье была ярмарка в соседнем Бокере, учрежденная в 1217 году в качестве своеобразной компенсации за осаду города во время Крестового похода против альбигойцев. Раймунд VI Тулузский, один из трагических персонажей этой исторической драмы, вынужденный — после долгого сопротивления — выступить с оружием в руках против собственных подданных, в мае 1216 года окружил Бокер. После трехмесячной осады, 24 августа, город был взят. Спустя год граф издал указ, позволяющий устраивать в Бокере ярмарки, которые быстро приобрели огромную популярность в Европе. Ярмарка начиналась 22 июля, в День святой Магдалины, и продолжалась до полуночи 28 июля. За эти дни на ней успевали побывать десятки, если не сотни тысяч покупающих и продающих, в основном из Испании, Италии, Франции, но также из Туниса, Александрии, Сирии, из Константинополя, греческих городов, Венеции, Португалии. Хватало и экзотических пришельцев из Германии, Польши и России. Достаточно сказать, что еще в XVII веке число участвующих в ярмарке иностранцев превышало 120 тысяч! Покупалось и продавалось все: продукты и услуги, оптом и в розницу. Ярким примером того, каков был размах сделок, может служить, например, продажа производимых в Ниме женских шалей. На ярмарке в 1833 году — то есть когда уже начинает меркнуть былое великолепие — производители выставили на продажу 324 500 шалей девятнадцати различных типов и размеров: вязаные, набивные, шерстяные, хлопчатобумажные, шелковые, крепдешиновые, кашемировые и прочие. Продано было 236 950 шалей по цене от 2,75 до 50 франков.

Сегодняшний Бокер — сонный, позабытый историей провинциальный городок с маленьким речным портом, крепостным замком, над квадратной башней которого целый день кружат прирученные соколы; с несколькими извилистыми улочками, где в тени платанов лениво дремлют средневековые дома, — нисколько не напоминает славившегося некогда на весь западный мир центра торгового обмена. Но даже сейчас, после всех изменений, которые время нанесло на историческую карту города, у подножия уже не существующих крепостных стен и башен, на обширной, испещренной перемежающимися бурыми и зелеными пятнами равнине, раскинувшейся по обеим берегам Роны, нетрудно обнаружить былую ярмарочную площадь — Рré de Foire [114] Базарный луг ( франц. ). .

В Арле субботний рынок заканчивается в час дня. Около торопливо убираемых прилавков завершаются последние сделки; откладываются в сторону остатки непроданных продуктов для бедняков и клошаров; раздаются громкие восклицания, стучат складываемые конструкций: торговцы спешат управиться, пока не началось вторжение армии огромных подметально-уборочных машин с вращающимися щетками и водометами. Стихает говор, звучат последние гитарные аккорды фламенко, сворачивают свои коврики жонглеры и гуттаперчевые акробаты, спускаются с ходулей уличные актеры, музыканты прячут в чехлы из козлиной шкуры провансальские свирели galoubets и костяные палочки для тамбуринов. Но разбуженные однажды эмоции так просто не улягутся. Посетители рынка с полными корзинками или сумками на колесиках перемещаются в бары и на террасы кафе. Ненадолго. Приближается священный час обеда, а за ним — непременная сиеста. Город на два часа погружается в летаргический сон, по опустевшим улицам слоняются только обескураженные, ничего не понимающие туристы.

Картина угасающей в полдень дионисийской стихии была бы, однако, неполной, если умолчать о неком ее важном — я бы сказал, аполлоническом — элементе. А именно: об освященном годами обычае, согласно которому каждую субботу в это время на террасе кафе Malarte собирается человек пять-шесть, а то и пятнадцать — своеобразный симпозиум, который, не являясь академическим собранием, больше чем дружеские посиделки с непритязательной болтовней.

Когда и как родился этот обычай, никто не знает либо не помнит. Вероятно, толчком стала свойственная национальному характеру потребность создать некий противовес возбужденным эмоциям, восстановить более-менее рациональный порядок, позволяющий деликатно обуздать чрезмерную экспрессию, исключить то, что попахивает магией, и вернуть четкость и ясность временно позволившим себе расплыться мыслям.

Все очень просто. Разговор идет на заранее заданную тему, согласованную на предыдущей субботней встрече. Темы самые разные — от литературы и философии до актуальных, зачастую противоречивых событий. Важен процесс. Искусство вести беседу.

Вдохновитель этих встреч, Амфитрион — неизменно, с самого начала — человек-легенда, человек-институция: Ладислас Мандель.

Он обычно приходит первым, с корзинкой лакомств и стопкой раздобытых в букинистической лавке книг, и садится за столик — если это лето, то снаружи, в тени платана либо под большой полосатой маркизой, если зима — внутри кафе, у стены, всегда в одном и том же укромном уголке. Вскоре появляются остальные, уже не первый год одни и те же: Клод де Фрессине, Мишель Ром, Полетта Перек, Эвлина ван Хемерт, Каролина Руссель, Пьер Галлиссер, — выкладывают на стол мелкие покупки: оливки, горсть жареного миндаля, кисть винограда, арабские сладости…

Бывая в Арле, я никогда не пропускаю этих встреч. Благодаря их участникам — моим друзьям — и этому волшебному городу с его энергией, языческой разнузданностью, но и рационализмом, я не чувствую себя пришлецом из другого мира: здесь я у себя дома, этот город всегда со мной, я тоскую по Арлю, даже когда в нем нахожусь. Это — мое место, потому что я люблю его и понимаю.