Адам Водницкий - Провансальский триптих

Меблировка номера скромная. Большая двуспальная кровать, застеленная на французский лад: круглый валик под голову, сверху выцветшее бархатное покрывало; над кроватью олеография в нарядной деревянной рамке: скалы на берегу Дордони. По обеим сторонам кровати ночные столики с мраморными столешницами, на каждом стоячая лампа под зеленым абажуром из жатого шелка. На том, что ближе к окну, устаревшая модель телефона и ламповый приемник с зеленым магическим глазком. У правой стены большой деревянный шкаф с множеством не желающих открываться ящиков и пустых вешалок. На дне шкафа колодки для обуви. Напротив porte-fenêtre , отгороженного от улицы изящной решеткой, столик, перед ним на редкость удобное кресло с деревянными подлокотниками. Слева, у стены, два стула и низкая скамья для чемоданов. Через несколько дней я обнаружил глубоко под кроватью расписанный розами фарфоровый ночной горшок.

Справа, на пустой стене между шкафом и дверью в ванную, табличка: «В этой комнате в 1926–1927 годах жил и работал Антуан де Сент-Экзюпери».

На следующее утро, после бессонной ночи, я спустился позавтракать. За окнами мартовская погода: туманно, уныло и холодно. Через запотевшие стекла можно различить прохожих, которые, подняв воротники, укутавшись длинными шарфами, торопливо шагают по блестящему мокрому асфальту. Март в Тулузе часто неприятный: сыро и зябко, с Гаронны ползут клочья тумана, окутывая городские стены пронзительным подвальным холодом.

Но в комнате, где подают завтрак, было уютно и тепло. Горел свет. За столиком у стены, закрывшись газетой «Либерасьон», сидел хозяин гостиницы, месье Жан Брусс. В глубине у окна заканчивали завтракать двое — то ли чиновники, то ли коммерсанты: рядом на стульях два темно-синих пальто и два одинаковых «дипломата», запирающихся на кодовые замки. Они вполголоса обсуждали какой-то контракт. Кроме нас, никого больше не было. В воздухе висел аромат свежесваренного кофе.

Жан Брусс сложил газету, жестом пригласил меня за свой столик и подозвал молодого официанта в коричневом переднике:

— Café-crème dans un grand bol pour monsieur — et deux croissants au chocolat [270] Большую чашку кофе со сливками для месье и два круассана с шоколадом ( франц. ). .

— Когда позавтракаете, зайдем в офис. Я ведь обещал показать вам гостевую книгу. Или вы сразу уходите? Нет? Превосходно. Записи велись с 1901 года. Сестры Маркес славились своей скрупулезностью. Но прежде — если захотите послушать — я расскажу о том, чего вы в книге не найдете. Гостиницы не представляют интереса для истории, а история этого отеля, хоть и недолгая, не так проста. Как вам известно, в девятнадцатом веке к прошлому особого пиетета не питали: многие города были перестроены, много памятников старины разрушили. Горячка обывательской активности не пощадила и Тулузы. Площадь Капитоль, что под окном вашего номера, когда-то выглядела иначе — была намного меньше и только частично замощена. В 1851-1856 годах, чтобы ее расширить, снесли целый район с западной стороны. Уничтожили всю средневековую застройку с площадями, домами, дворцами. Улицу Орм Сек на северной стороне, где сейчас стоит наш отель, перенесли, чтобы она под прямым углом пересекалась с улицей Луа. Бывшая Орм Сек — теперь улица Ромигьер, мы на ней находимся. Отель существует с 1856 года, первая владелица — некая мадам Этьенн, мы о ней ничего не знаем, да и о самом отеле не много. Известно лишь, что в 1873 году он был перестроен и с 1881-го до 1901-го существовал скорее как pension de famille [271] Семейный пансион ( франц. ). и принадлежал семейству Марнак. Его «гостиничная» история по-настоящему начинается только в 1901 году, когда он перешел в руки семьи Маркес эльзасского происхождения. Глава семьи в 1871 году, после франко-прусской войны, эмигрировал в Соединенные Штаты, выучился там на отельера, вернувшись через девять лет во Францию, поселился в Бордо, а затем перебрался в Тулузу, где и жил до конца своих дней. Его дочери — Люси, которая родилась в 1885 году, и родившаяся в 1893-м Анриетта, унаследовавшие отель, — управляли им вместе с подругой Ризеттой Массон (1897 года рождения) целых пятьдесят три года, то есть до 1954 года. Дамский обслуживающий персонал (ни одного мужчины!) возглавляла Натали Лаффонт (1897 года рождения). Отель называли «гостиницей старых дев» или даже «гостиницей святош» — очень прилипчивое оказалось название. К нам с женой он перешел в 1954 году. Наше время, увы, близится к концу: мы — старые люди, у нас нет ни сил, ни средств. Вскоре передадим отель в другие руки.

Господин Жан Брусс умолк, глядя прямо перед собой слезящимися голубыми глазами. Мы долго сидели молча. Чиновники (или коммерсанты) давно ушли. В столовой, кроме нас, никого не было.

— Вы допили кофе? Тогда пойдемте.

— Видите эту запись, вон тут? — Усыпанная темными пятнышками рука дрожит. — Первым был Дидье Даро. С него все и началось. Наткнулся он на гостиницу случайно. Они с молодой женой, возвращаясь с прогулки по набережной Гаронны, шли по улице Ромигьер к площади Капитоль. Мадам Даро, которая тогда была в положении, внезапно стало плохо, и ее отвели в отель, где сестры Маркес оказали ей первую помощь. Они были так доброжелательны и заботливы, что месье Даро в знак благодарности порекомендовал отель своим товарищам.

Это было в 1919 году. А уже в 1920-м в отеле Le Grand Balcon поселилась почти вся команда Ассоциации линий Латекоэра: пилоты, механики, обслуживающий персонал. Были, конечно, и другие причины. Гостиница оказалась удобной и по тем временам недорогой: номер стоил четыре франка, еда — два с половиной; расположение — идеальное, в двух шагах от площади Капитоль, то есть в самом центре, да и сообщение с аэродромом Монтодран было прекрасное. Тогда почти до самых ворот аэродрома ходил трамвай номер сорок два, останавливавшийся на площади, прямо за углом. Несколько лет спустя, кажется, в 1930-м, «Аэропосталь» обзавелась собственным автобусом, про который Антуан де Сент-Экзюпери писал в «Планете людей»:

Полчаса спустя я уже сидел, оседлав чемоданчик, на блестящем мокром тротуаре и дожидался автобуса. <���…> Наконец он вывернулся из-за угла, этот допотопный дребезжащий тарантас, и вслед за товарищами настал и мой черед по праву занять место на тесной скамье между невыспавшимся таможенником и двумя или тремя чиновниками. В автобусе пахло затхлой и пыльной канцелярией, старой конторой, где, как в болоте, увязает человеческая жизнь. Через каждые пятьсот метров автобус останавливался и подбирал еще одного письмоводителя, еще одного таможенника или инспектора. Вновь прибывший здоровался, сонные пассажиры бормотали в ответ что-то невнятное, он с грехом пополам втискивался между ними и тоже засыпал. Точно в каком-то унылом обозе, трясло их на неровной тулузской мостовой, и поначалу рейсовый пилот был неотличим от всех этих канцеляристов… Но мимо плыли уличные фонари, приближался аэродром — и старый тряский автобус становился всего лишь серым коконом, из которого человек выйдет преображенным. <���…>