Кей Чорнук - Прогулки с Вольфом

Наша семья действительно прошла через весь процесс сохранения дикой природы, так или иначе изучая самую природу. То, чем занимается каждый из моих братьев и сестер, либо искусство, либо лес. Искусство идет от природы, от ощущения леса вокруг вас. Есть человеческая потребность в мире и спокойствии, в духовном спокойствии, которое вы обретаете, только когда окружены природой».

В детстве Томас боялся темноты, но он преодолел свой страх, проводя время в ночном лесу. Уже взрослым он придумал ночные прогулки. Их идея заключалась в том, чтобы помочь другим людям чувствовать себя вполне комфортно в сумеречном лесу, где всегда можно узреть что-то удивительное, даже если нет фонарика под рукой. Эти прогулки стали регулярной частью программы приезжающих в Монтеверде. В 1980 году у Томаса и Линди появился сын Лерой, первый из череды внуков клана Гиндонов. А в настоящее время их уже шестнадцать. Вольф надеется, что внуки оценят дело его жизни и, возможно, продолжат начатое им.

«У Томаса и Линди трое детей: Лерой, Кейла и Ари. Когда родился Лерой, я подумал: вот наш шанс для первого правнука. Однако только в 2007 году наша внучка Кейла забеременела. Брак Томаса и Линди не выдержал испытания временем, возможно, потому что жизнь в Монтеверде, как и во многих небольших общинах, имеет свои особенности и может быть довольно сложной. Томас женился второй раз в 2003 году. Сейчас он живет в Калифорнии со своей второй женой, Гретхен Шульц, а в 2006 году у них родился мальчик, Джулиан. Томас в глубине своей души очень даже тикос, и я думаю, что он вернется сюда когда нибудь, чтоб доживать свою жизнь в Монтеверде.

Наша первая дочь Хелена родилась в 1954 году. От матери она унаследовала духовность, и еще от Лаки — ее естественный художественный талант. Хелена поступила в Бостонский университет, но ушла оттуда, не получив степень бакалавра изобразительных искусств. В 1984 году она вышла замуж за Тима Кертиса, парня из США, которого она встретила в Монтеверде, когда он преподавал в квакерской школе. У них есть собственный дом — на нашей ферме — где они прожили несколько лет со своими двумя сыновьями Сильвио и Тулио. И Хелена, и Тим очень погружены в работу в квакерской школе, активны в собрании и в нашей общине. Благодаря своим прекрасным талантам Хелена смогла отобразить на холсте потрясающий залив Никоя — вид с нашей фермы».

Хелене непросто быть единственной девочкой на ферме, играть лишь с мальчиками — своими братьями. Ее любовь и близость к природе явно противоречили разрушительным затеям мальчишек, которым только бы в птиц пострелять или дерево завалить. От нее, как от девочки, ожидалась помощь маме, работа с мамой по дому, но она всегда предпочитала быть на улице. Хелена — глубоко интроспективный человек, который страстно говорит, много смеется и передает любовь к лесу своей кистью художника. В 1974 году она поехала учиться в Соединенные Штаты и через три года, когда вернулась в Монтеверде, была удивлена изменениям, которые произошли в ее отсутствие.

«В нашей семье разница в возрасте между старшей группой детей и младшей группой была большая. Мы были почти как две разные семьи. У тех из нас, кто постарше, был папа, которого они видели. Конечно, он всегда был в движении, за исключением моментов, когда останавливался, чтобы поговорить с кем-то. Но все равно он был рядом. Именно он заботился обо всем. Если он сильно рассердится на что-то, с ним и припадок может случиться, но он всегда мог превратить все в шутку. Хотя у папы были только долги, дети и коровы, мы не чувствовали себя особенно бедными из-за того, как мы жили. Он был не прочь потратить немного лишнего и насладиться жизнью.

Когда я была ребенком, не помню, чтобы нам кто-нибудь говорил «будьте осторожны». Учитывая, сколько рисков было тогда, — ведь у каждого были мачете и тому подобные опасные штуки. Я даже не понимаю, как это мы и в самом деле смогли вырасти и остаться живыми. Мы играли на улице, и нашими игрушками были деревья, бревна и еще множество всяких растений. Одними из самых забавных игр, в которые мы играли, были наши травяные дома. Когда дерево выкорчевывают, то трава продолжает расти среди корней и грунта. Она растет из-под земли. Это становится нашей крепостью — эта свежая мягкая трава, растущая около выкорчеванного дерева. Можно было вскарабкаться высоко, там повиснуть на корнях и думать, что ты на вершине мира. Пространство в том месте, где росли корни, вырванные из-под земли, также зарастало травой и становилось рвом. Длинный ствол дерева, лежащий на солнце, создавал поверхность, на которой росли многие виды растений, и это был наш сад. Мы придумывали имена для растений, и многие из этих выдуманных имен — единственные, которые я все еще помню, не зная истинных названий для этих растений. Мы ели все, что считалось съедобным. Фактически наша жизнь тогда проходила на лоне природы, и для меня это было самое лучшее место в мире.

Природа была для меня всем, и все, что было вне дома на открытом воздухе, было мне близко. У меня была одна подружка, которая жила неподалеку, но в основном я зависела от своей матери и братьев. Но мои братья любили стрелять, и это меня очень беспокоило. Я молчала об этом, поскольку была другой. Незадолго до того, как я уехала в университет, папа познакомился с Джорджем и заинтересовался сохранением леса. А мои братья заинтересовались изучением птиц и животных вместо того, чтобы охотиться на них. Это была довольно серьезная перемена. И хотя папа все еще рубил то тут, то там своим мачете, теперь он это делал с другой целью.

Наш папа — идеалист. У него была община, семья и великие идеалы в отношении всего этого. Но фермерская работа не давала возможности достичь воображаемых им идеалов. Это была просто работа на выживание. Отец всегда любил находиться в лесу. Вся идея сохранения лесов для будущих поколений давала ему как раз то, чем он хотел заниматься. Это было большое, важное дело, которое для него многое значило. Когда он сделал этот шаг — ушел от фермы в заповедник — он не шагнул, он прыгнул. Он никому ничего не сказал, у него не было никаких соображений о том, кто теперь будет заботиться о коровах, ничего такого, что большинство людей сделали бы в преддверии больших перемен. Но нельзя сказать, что он не думал и не заботился о семье. Мы заставили его пойти к врачу, когда он заболел, хотя он бы предпочел сбежать в лес. Он нас слушал, потому что, в конечном счете, он заботился о семье.

Когда я была маленьким ребенком, все, что делалось в Монтеверде, казалось мне довольно веселым и идеальным. Все было внове и захватывало. Решения принимались в общине. Казалось, люди ладили. Когда я стала подростком, в конце 1960-х годов, стали заметны трения и расслоение. Я помню, как ходила на собрания общины, и эмоции там были нешуточные. Хотя я не понимала всех проблем, но чувствовала негатив и напряженность. Бывали случаи, когда напряженность в комнате достигала апогея, папа вставал и говорил что-то, что было очень в точку и устраивало всех. Никогда это не было односторонним мнением, и слова его заставляли всех смеяться. Это снимало напряжение и возвращало единство в комнату. Это помогало, хотя не очень способствовало объединению общины. Папа и мама умудрялись не принимать ничью сторону, но они всегда старались найти баланс, чтобы помочь сосредоточиться на обсуждении. Я в самом деле полагаю, что такая их способность была ключевым фактором для дальнейшего существования общины, хотя несколько семейств решили уехать. Талант папы подходить к каждой напряженной ситуации с юмором, вероятно, также помог ему в работе лесным охранником. Когда он общался на неродном для него языке с людьми другой культуры, то использовал смех как инструмент исцеления».