Кей Чорнук - Прогулки с Вольфом

В конце семидесятых годов у меня начались проблемы с Тропическим научным центром. Они мне все время твердили, что Центр не зарабатывает никаких денег, что члены общины Монтеверде должны более активно участвовать в работе во благо заповедника. Сотрудники Центра работали очень много, а платили им очень мало. Я активно и много работал как администратор, но решения не давались мне легко. Так получилось, что я больше не мог работать с доктором Тоси, моим боссом, который требовал от меня больше, чем я мог сделать.

В то же время у Лаки были серьезные проблемы со здоровьем, и ей очень нужна была моя поддержка и внимание. А мне было очень трудно справляться с тем, чем я тогда занимался. Мне всегда казалось, что я сделал то, чего я не должен был делать, или — еще хуже — что я не сделал того, что должен был сделать. Вот так и с Лаки: я чувствовал, что должен был отвезти ее к врачу, но я этого не делал. Однажды, когда она нуждалась в лечении, наш сын Берто отвез ее в больницу в Сан-Хосе. Это надо было сделать мне, но я был не в состоянии принять решение. Наверное, я был в депрессии, хотя я и не думал, что у меня депрессия. Меня всегда учили, что плакать вполне допустимо. И я могу заплакать без затруднений, хотя в тот период я не знал, то ли мне плакать, то ли что-то делать еще.

К 1982 году я уже не мог справляться с заповедником. Какие-то несущественные проблемы в моей голове преображались в размерах и казались огромными. В конце концов, под контроль все взяли мои дети. Одним утром, помню, возвращаюсь я из заповедника, а они меня ждут. И говорят, что мне нужна помощь. Говорят, что, дескать, «твое поведение не вполне рациональное, и ты нуждаешься в медицинской помощи», поскольку такое мое поведение оказывало сильное влияние на Лаки. Я всего не помню, что они мне там говорили, но я помню их обеспокоенность. И я сказал: «Хорошо, хорошо, я поеду в Сан-Хосе».

Так что Центру потребовался кто-то другой. Доктор Тоси сказал: «Поезжай и получи эту самую помощь, в которой ты нуждаешься. Не беспокойся об остальном». Для меня это было большим облегчением. После гложущей меня тревоги и чувства вины за то, что я не смог выполнить свои обязательства перед заповедником и моей семьей, знание того, что мне будут платить, пока я получаю медицинскую помощь, было очень важно для моего душевного спокойствия. В 1983 году мой сын Бенито, который время от времени работал с биологами, взял на себя некоторые из моих обязанностей в заповеднике. Тогда Тропический научный центр нанял Висента Уотсона, чтобы заменить меня, и большую часть года он этим занимался. Лечение заняло не так много времени, но казалось, что прошла вечность, прежде чем я снова почувствовал себя нормально и вернулся к работе.

В общем, я искал помощь медиков, и диагноз был сразу поставлен частным врачом неправильно. Он прописал мне снадобье, из-за которого я не мог расслабиться и уснуть, а потом он еще прописал мне снотворное, чтобы противостоять искусственно созданной бессоннице. Лекарство было выбрано неверно, и у меня была плохая реакция на него. Появилось ощущение страха. Мы были в Сан-Хосе у Берто. Я помню, как моя дочь Хелена хотела, чтобы я прогулялся, но я просто не мог выйти. Я чувствовал, если выйду за ворота, то произойдет что-то ужасное, и я никогда не вернусь.

Когда Лаки была в больнице, я не хотел ее навещать. Я просто не мог усадить себя в машину, чтобы поехать и навестить ее. Но однажды меня посадили-таки в машину, и мы отправились к ней. Когда мы были в больнице, я думал, что мы оттуда никогда не выберемся. Я был уверен, что Берто никогда не сможет нас вывести из этого здания. Это был просто страх. Все это были плоды воображения. Теперь-то я знаю, что все случилось потому, что лекарство было неправильно выбрано.

Меня никто никогда не положил в больницу, чтобы проконтролировать дозу, отсюда и такая реакция организма на первое лечение. Лекарство было очень дорогим, и нам оно все равно было не по карману. К счастью, мы нашли психиатра в больнице Кальдерон Гардиа, который помог мне выбраться из этой ситуации. Поскольку этот второй врач входил в систему социального обеспечения, все расходы на посещение и лечение были покрыты моей страховкой. К концу 1983 года я стал принимать литий и вернулся к работе.

На этот раз мою дозировку контролировали. К счастью, меня так и не положили в больницу. Все равно я был против госпитализации. Мне очень повезло, что доза моя как была, так и остается такой же, как и в самом начале, и результаты отличные. К 1984 году я снова работал в заповеднике в качестве со-директора вместе с Джованни Белло».

У Лаки были свои болезни, в том числе киста матки, из-за чего она страдала от болей во время менструального цикла. На шестом месяце ее пятой беременности ей сделали экстренную операцию по удалению кисты, которая весила двадцать фунтов и содержала три литра жидкости. Врач был обеспокоен тем, что она не сможет носить ребенка до окончания срока. Однако три месяца спустя в их доме в Монтеверде родился мальчик, которого назвали Карлос — здоровый, как и остальные семеро из восьми их детей. Даже врач понимал, что в спасении жизни этого ребенка в большей степени повинно небесное вмешательство, нежели талант хирурга.

В начале 1980-х годов, когда болезнь Вольфа достигла кульминации, Лаки страдала от фиброза матки. Каждый месяц она истекала кровью и становилась все слабее и слабее. В этот период Вольф проходил курс неправильного лечения и не мог ей помочь. Сложные проблемы, с которыми она столкнулась в те годы, часто не ощущая поддержки со стороны мужа, усиливали обиду Лаки на то, что Вольф любит лес больше, чем ее.

«Он полюбил лес с первого взгляда, и когда первые искатели приключений начали ходить в Пеньяс-Бланкас, Вольф был с ними. Мы все шутили тогда о вдовах Пеньяс-Бланкас. Нам было нелегко, потому что мужчины уходили на шесть или семь дней, и мы были предоставлены сами себе. Вольф не только ходил в Пеньяс, он еще возил свиней на рынок в Алахуэле. У меня на руках были младенцы и маленькие детки, поэтому я вся была в заботах, и просто должна была привыкнуть к тому, что Вольфа нет.

Когда Вольф вырубал леса для наших пастбищ, я слышала, как работает бензопила и падают деревья. Я слышала визжание бензопилы, а затем шум падающего дерева, и потом — тишина. Сердце мое всякий раз останавливалось, и я замирала до тех, пока я не услышу, как бензопила снова начинает работать. Он много рассказывал о ситуациях, когда дерево повисало на соседних ветвях, или бензопилу зажимало, или ветка просвистывала буквально рядом с головой. Так что все эти жуткие картины у меня были постоянно в голове. Я думала, что же буду делать, если с ним что-то случится. Я никогда не училась доить коров, никогда не работала в молочной промышленности. Есть много вещей, которым, наверно, я должна была бы научиться, или хоть как-то побольше обращать на них внимания. Обычно я начинаю думать обо всем этом ночью. К счастью, теперь я более расслаблена, чем раньше.