Сергей Эйгенсон - Занимательное литературоведение

Однажды до командира дошел слух, что звонарь церкви, здоровый рыжий парень, не просто ухаживает за новой возлюбленной, но и вступил с ней в "близкие" отношения. Оставив все свои заботы, Кочетов появился в церкви Турана и начал наводить там порядок. Узнав о его приезде, звонарь спрятался так, что Сергей Кузьмич несколько дней не мог его отыскать. Но когда нашел, то объяснил не только на словах, что приставать к этой женщине нельзя. Звонарь пообещал не приближаться к его любовнице даже на шаг. И слово свое сдержал.

Влюбившаяся в Кочетова красавица осталась одна. Ее не устраивали редкие свидания с красным командиром. Она страдала, когда его не было рядом с ней. В последний раз ее видели сидящей на подводе: женщину увозили в Минусинск, в психиатрическую больницу. Потупив очи, она робко перебирала нарезанные квадратиками бумажки, считая их, как деньги, и что-то рассказывала неведомому слушателю про себя.

На этом любовная история закончилась, но в памяти героя трех войн она осталась на всю жизнь. Кочетов даже записал ее на магнитофонную пленку. Единственная просьба была у Сергея Кузьмича – не публиковать этот рассказ до ухода из жизни его жены Ольги. Что и было сделано.

Ну, что Кочетов в ходе очерка плавно превращается из Семена в Сергея, вы, наверное, и сами обратили внимание. Явно, что по ходу сочинения автор проверил по книжкам, как именно звали его героя на самом деле. Либо это спонтанно всплыло на поверхность сознания его информатора тов. Мерзлякова. Так что с этого пункта версия имени не противоречит общепринятой. Правда, за недосугом забылось исправить уже написанную часть. Но не будем ловить блох, однако. Сама идея использования боевой подруги вместо лэп-топа для хранения карт и другой оперативной информации уже настолько хороша, что на мелочи можно не глядеть.

Я, однако, не думаю, что мы должны критиковать версию кызыльского корреспондента красноярской "Вечорки" А. Филатенко. Скорей, мы должны сказать ему, как Синдбад-мореход Синдбаду-сухопутному: " Ты развеселил меня сегодня !" – и подарить сто дирхемов.

Фольклор, конечно. Но как хорошо-то! Чего стоит хотя бы законная Ольга с саблей и наганом врывающаяся чуть ли не прямо на коне в избу, где пируется свадьба ее мужа? Коня на скаку остановит… ну, и так далее. А как вам атаманша? Мне она представляется не какой-нибудь хлипкой задрыгой, подобной героиням нынешней светской хроники Первого канала, а статной Юноной, вроде Нателлы Болтянской. Да! — у нее ж есть, на самом деле, песня как раз про атаманшу. Слышали? называется "Персияночка".

Мне, правду сказать, хотелось бы верить, что за этой историей что-то все-таки стоит. Какой-то эпизод с одной из пленниц, взятых в бакичевском отряде. Что действительно – скакала кочетовская жена и была какая-то стрельба в потолок. Им, участникам, нынче уж все равно за давностью происшествий, а мне было б так романтично!

Тем более – тут у нас зафиксировался бы и Мальчиш-Плохиш. Никакой измены в смысле особого отдела, выдачи государственной и военной тайны не образовалось бы, но то, что один из отрядников нарушил Святую Мужскую Солидарность и пролегавил про амуры своего предводителя его законной кобре… это, товарищи, хуже всякой измены Родине и ее закромам в пользу корзины печенья и бочки варенья!

Впрочем, это все-таки, крестьянское ополчение… все всех знают… может, он сам под это дело рассчитывал на Ольгину, хоть мимолетную, благосклонность? Все равно – извинения такой подлянке нету!

Так или иначе, но воинство Бакича было разбито наголову. И важную роль в этом сыграли молодые партизаны Кочетова. Хотя… в бою-то кроме них участвовали и вполне регулярные красноармейцы стоявшей поблизости роты 231-го стрелкового полка. Как-то в виденных нами мемуарах это не так заметно, но имело место. Явно, что всаднику на вороном коне со светлой саблей и красной звездой не надо было скакать день и ночь по горному Усинскому тракту, чтобы достичь далекой Красной армии.

Часть побежденных, как мы видели, попросту сдалась, а часть, вместе со своими беженцами, ушла назад, в Монголию. Надежды у них уже не оставалось никакой. Сражение при Атамановке происходило 8–10 декабря по новому стилю (по другим данным 1–2 декабря), а климатологи дают для этого времени в тех местах температуру от минус десяти до минус двадцати. С дальнейшим быстрым понижением к концу месяца. Вот и представьте себе, как они пешком бредут через хребет Танну-Ола назад в монгольский Уланком. Будто бы, сам их предводитель бросил личное оружие, поднял большой деревянный крест и пошел впереди колонны. Так, во всяком случае, пишет Карл Байкалов. Его, правда, в Монголии к тому времени уже не было, уехал воевать в Якутию, но интереса к теме он не потерял.

Возможно, что рассудок генерала к тому моменту уже не выдержал испытаний. В любом случае, путь их, на этот раз, был недлинным. У Уланкома их встретили части Хатан Батора Максаржава, того самого, который в 1919 году приходил в Туву во главе беломонголов, а нынче решительно все осознал и командует, наоборот, красномонголами. Чтобы закончить о Хатан Баторе, скажем, что через пару лет он будет военным министром Монгольской Народной республики, членом ЦК, а потом вдруг случайно и внезапно погибнет на охоте.

Монголу они, конечно, были совсем не нужны, а вот советским товарищам – очень! Бакича и других высших офицеров передали Советам 3 февраля 1922 года, отвезли в Новониколаевск – столицу Советской Сибири и начали готовить к процессу. Опыт уже был. Здесь же, в Новониколаевске, в городском саду "Сосновка" на улице Фабричной 15 сентября предыдущего года состоялся показательный процесс над Романом Федоровичем Унгерн фон Штернбергом. За один день осудили и к вечеру расстреляли. Этих, Бакича и еще 16 его генералов и старших офицеров, положили судить 25 мая. Заранее продавали билеты для публики. В качестве общественного обвинителя был известный Емельян Ярославский. Он же, кстати, обвинял и Унгерна в сентябре.

Но барон – он был монархист и даже с большим уклоном в теократию, а Бакич, как помните, служил в Народной армии, флаг у него был красный с небольшой трехцветной нашлепкой, лозунги у него были никак не монархические. А вот это как раз и оказалось главным подарком власти трудящихся. Сибирь – Сибирью, а в Москве вот-вот начнется процесс эсеров (8 июня – 7 августа). Вот тут очень хорошо было скомпрометировать социалистов-революционеров, навесить на них те убийства и прочие ужасы без которых невозможна любая война, а тем более такая экзотическая.

По дурости или с заранее обдуманным намерением, но и адвокат стал уговаривать суд, что его подзащитный не бандит какой-нибудь, а имел в своих рядах социал-демократов-меньшевиков и социалистов-революционеров.