Иржи Груша - Чехия. Инструкция по эксплуатации

На все времена это должно было стать местом паломничеств. Но не было. Матерь Божья не победила здесь чешских сердец, хотя почти две сотни дет в храм тянулись процессии. В годовщины битвы из собора Святого Вита на Градчанах, из нашего Капитолия, выступали благодарственные паломничества, только лишь Просвещение их приостановило. В Младей Болеслави, на Сватым Копечку возле Оломуньца или, к примеру, в Пржибрами [45] Насколько я понял, перечислены места паломничеств то ли по причине наличия храма, то ли "источника земной энергии" (как на Копечке). Какое сражение под Прагой имеется в виду? Битва на Белой Горе. 1620 год… — Прим. перевод. , Дева Мария одерживала более крупные успехи, царила в небесах, давила ножкой гадкую змею, но при том не складывалось впечатления, будто бы топчет одновременно и нас. Здесь, в Праге, она была лишь очаровательно красива, как будто бы желала сказать: "Простите, чехи, я побеждала в лучшем стиле!".

А за всем этим священным ареалом начинается плоская равнина, наверняка самое подходящее местечко для драки. Но, именно для наиболее важной битвы в истории? Решающей о существовании народа? Хотя, в конце концов, проиграть можно где угодно. Сегодня это всего лишь луг, который используют, в основном, собаки. Весьма хорош он для воздушных змеев, бумажных драконов — это осенью, когда дуют ветры. Позади, среди зелени, стоит летний небольшой замок "Звезда". Под стенами входящего в его состав загона для животных говорящие по-немецки моравы защищали чешское дело. Единственные, кто стоял до самого конца.

А теперь вам следует остановиться на светофоре. Вот тот кусочек барокко справа — это станция крестового пути. Как мне кажется, предпоследняя перед "Девой Марией Победной". Но для вас это последняя остановка перед въездом в Прагу. Так что вперед, в город! Ведь он приветствует Вас: "Dobrý den!".

По-немецки Прага не имеет рода. Но по-чешски — это дама. Так что ничего удивительного, что из нее сделали сучку. Хотя она никогда не была столь громадной, как Париж, чехам она казалась ужасно запутанной. Иногда жестокой, разборчивой, холодной. Иногда могло показаться, что она предпочитает противников, чем уважаемых почитателей. Свою деревенщину она угнетала чуть ли не с наслаждением.

Наша патриотическая "hajmátliteratur" (ломаный нем. "родная литература") — поначалу главное направление чешского писательства — тоже знала мотив злого города и хорошей, доброй деревни. Привлеченные ярким огнем молодые крестьяне покидают родной дом, чтобы покорить Прагу, но гибнут, опалив крылышки, словно мошки над лампой.

Сам я в первый раз приехал в этот город где-то в 1950 году. Как раз тогда начиналась наша новая эпоха — эпоха беззаботной молодежи, частью которой, собственно, я тоже был. Как раз умер мой приемный дед. Слишком много пил, но для этого у него имелась причина — он был вечно мучимым жаждой арендатором пивной. Сам я его практически и не знал. Ничего удивительного, что распивочная стойка застряла в моей памяти сильнее, чем его гроб.

Пивная помещалась в доме на улице Балбиновой на Виноградах. Спесивые грындерские [46] Грындерство — (от. нем. Gründerzeit — грындерский период, учредительный период) усиленный темп учреждения новых предприятий, заточенных на получение быстрой прибыли, в основном, в виде акционерных обществ и за заемные средства. Это явление было распространено, в основном, в Германии, в период 1871–1874 гг. То есть, скорее всего, имеются в виду доходные дома, выстроенные в этот период. К тому же отмечается, что такие здания были богато украшены в неоренессансном, псевдо-флорентийском стиле. здания произвели тогда на меня огромное впечатление. Все было веселым, цветастым — улицы, магазины, дома. Позолоченный герб над входом, раскрашенная жесть, реклама пива, фаянсовый пивной бочонок. Еще большее впечатление производил главный зал с зеркалами и с потолочной росписью, представлявшей полуголого Бахуса, танцующего среди менад и увешанного виноградными листьями. Все это мне ужасно нравилось! Я сидел, поглощенный этой картиной, возможно, даже возбужденный, и даже не заметил, как начали сходиться родственники и перешептываться, хотя все мы были только лишь в своем кругу. И только лишь воцарившаяся потом тишина напомнила мне, что я, как бы то ни было, нахожусь на похоронах.

А после корчмаря пришла очередь и на саму корчму — пивную "Под Золотым Литром". Место известное, в течение многих лет связанное с нашей семьей, которая там работала. Заведение ушло не потому, что дед "Литр" пропил — на это даже у него не было столько сил. Просто теперь завдение должно было принадлежать всему Народу.

Интересно, правда? А мы, что? Народом не считались? Или здесь не жили простым, народным образом? Со всей уверенностью, "Литр" не был ни буржуазной пивной, ни бастионом крупного капитала. И уж тем более — крупной политики. Единственная политика, которой здесь занимались, была швейковская. Именно здесь Гашек когда-то учредил свою знаменитую "Партию Умеренного Прогресса в Рамках Закона", именно здесь провозглашал пламенные речи, а когда — в качестве партийного кандидата — проиграл выборы в Национальное Собрание, топил свою печаль в пиве. Что при наличии постоянного столика с коллегами из пражской богемы и писателями таким трудным не было.

"Золотой Литр" не был дорогим заведением. Да, чехи любили читать, но, в основном, книги, взятые у кого-то. Так что, кто мог заработать на жизнь с того, что когда-то ждя них написал? Не говоря у же о том, чтобы при случае наполнить кошелек корчмаря. Но родственники отца были горды тем, что им было дано участвовать в этом шумном мире; они были рады тому, что могут являться звном цепочки выдающихся людей Чехии.

Теперь же мы были в печали. Кто-то из семейства нашел в бумагах деда официальное письмо, которое и нанесло пожилому человеку окончательный удар. Народ извещал нам, что собирается испить из "Золотого Литра".

Так что мы прощались.

Места было много, хотя и царил полумрак. В углу стояло большое пианино, за которым бард Халанда написал известную песню Hradčanské hodiny [47] Считается народной, музыка Л. Яначека. (Градчанские часы). Сзади стол для постоянных посетителей, за которым сиживал нестор пишущих чехов, пражанин Якуб Арбес — живая история всего того, что произошло в Чехии после 1848 года. На стене слева висел мощный бронзовый держатель для флага заведения. Мне казалось, что на нем изображен мой собственный гербовый знак, вышитый золотой нитью, с громадной пивной кружкой посредине. Кто-то — но наверняка не сам мастер — вскоре уселся за пианино и начал наигрывать простые мелодии. В зал принесли кружки со "старопраменом", все выпивали, а потом начали петь, как оно в Чехии обычно бывает. Среди прозвучавших тогда песенок была одна, которую я знал. Я стал ее напевать, и меня наградили аплодисментами. Кто-то при случае сделал снимок, но при этом фотограф был уже хорошенько подшофе. Фотография — я храню ее до сегодняшнего дня — сделана с недостаточной выдержкой. Все плывет, соединяясь друг с другом и проникая одно в другое. Только я стою в средине и пою.