Андрей Поляков - Снег на экваторе

На следующее утро, когда портье разбудил меня, за окном еще была непроглядная темень. Предстояло не меньше получаса пути, а на место надо было поспеть к рассвету. Въезд в Национальный парк Богория никто не охранял. Проскочив незапертые ворота, машина покатила по наклонной. В свете фар то и дело мелькали скакавшие через узкую дорогу антилопы.

Наконец, показалась небольшая площадка. Дальше пути не было. Стоило заглушить мотор, как со стороны озера, слегка проступавшего через черноту ночи, донеслись знакомые с детства звуки: га-га-га.

«Господи, откуда здесь гуси?» – пронеслось в голове.

И сразу, перебивая нелепый вопрос, ударила догадка:

«Да ведь это… Ну конечно! А кто же еще?»

На экваторе утро разливается так же быстро, как густеют сумерки. Через несколько минут кое-что уже можно было различить. Впереди, в нескольких десятках метров, берег заканчивался. У его кромки из камней бил невысокий гейзер. Над водой струился пар, а в нем что-то шевелилось, двигалось, гоготало. Еще немного, и стало окончательно ясно: звуки, так похожие на гусиные, издавали фламинго.

Над самой водной гладью словно зависло гигантское облако, сотканное из тысяч и тысяч птиц. Озеро, похожее на картах на узкую ленту, вытянулось в длину на 13 километров. И на столько же простерлось живое облако. Вот над горной оправой Богории показался краешек солнца, и облако вмиг окрасилось в нежно-розовое. 13 километров фламинго – уникальное, чарующее, изысканнейшее зрелище.

Вблизи жизнь элегантных обитателей предстала довольно прозаичной. Непрерывная ходьба, почти постоянно опущенный в воду клюв, частые препирательства и драки с соседями. Рядом с гейзером в неловких позах застыли несколько обварившихся мертвых птиц. Неподалеку, настроившись на плотный завтрак, терпеливо ждали, пока уйдут люди, любители падали марабу. Фламинго, не обращая внимания на трупы сородичей, методично прореживали воду, поминутно ссорясь, крича и наскакивая друг на друга.

Солнце поднялось над холмистым горизонтом. На стоянку начали подруливать автомобили, и к гейзеру устремились шумные ватаги туристов. Одни – с фотоаппаратами и видеокамерами, чтобы сняться на фоне фонтана и птиц, другие – с кукурузными початками и яйцами, чтобы проверить, можно ли сварить их в бесплатном природном кипятке, как обещали путеводители. Настала пора отправляться в обратный путь.

Вокруг Богории множество горячих источников, считающихся целебными. Один из них подвели в гостиничный бассейн. Это была главная «фишка» отеля, в остальном заурядного. Нежась перед отъездом в теплой воде, благотворной для кожи и поднимающей тонус, я вспоминал разговор в Национальном парке Накуру с Уильямом Кипкемои.

– Фламинго можно увидеть во многих фильмах и книгах, но изучены они мало, – говорил служитель. – Меня постоянно спрашивают, почему птицы покинули наше озеро и отправились на Богорию. Но я этого не знаю. Никто не знает.

Есть несколько теорий, которые объясняют причину неожиданных миграций фламинго. Некоторые ученые убеждены, что с Накуру птиц согнало повышение уровня воды в озере. Это уменьшило концентрацию солей и соды, в результате чего изменился баланс, благоприятный для развития голубых и зеленых водорослей, которыми в основном питаются пернатые. Однако известно, что в 1970-е годы, когда воды было еще больше, фламинго покидать Накуру не спешили. Лишь раз в год они улетали на озеро Натрон, в Танзанию, чтобы вывести там птенцов, а затем неизменно возвращались.

Согласно другой теории, бежать с озера фламинго вынуждает как раз понижение уровня воды, которое приводит к уменьшению количества водорослей, а стало быть, и пищи. Третьи убеждены, что все дело в чрезмерно активной деятельности человека. Вокруг Накуру слишком много ферм, слишком много крупного и мелкого рогатого скота, доказывают они. Постоянный выпас, ирригация не могут не привести к тому, что птицы начинают искать места поспокойнее.

Как бы там ни было, но фламинго непостоянны и загадочны. Они частенько меняют место жительства. То переберутся на Богорию, то перелетят на Элементейту, то облюбуют Натрон, то Магади, а то начнут вновь обживать Накуру. Каждое переселение заставляет кенийских экологов хвататься за сердце.

– Не исключено, что совершенно напрасно, – полагает Кипкемои.

Возможно, что миграции, подобные нынешним, совершались и прежде. Просто о них не знали.

– С чего защитники природы взяли, что Накуру должно быть единственным местом обитания фламинго? – рассуждал вслух Уильям. – Уж не оттого ли, что прежде до других озер человеку было не добраться?

Мне тоже не раз приходилось выслушивать стенания экологов, не подкрепленные доскональным знанием предмета. В главах, посвященных судьбе африканских слонов и модной теории глобального потепления, мы об этом поговорим обстоятельно. А сейчас хотелось бы продолжить тему рассказом о злоключениях… сорняка. Само собой, не простого, а особенного, одно время превращенного прессой во всемирную «звезду». Его обвиняли во всех смертных грехах, а потом, повнимательнее изучив, выяснили, что растение по-своему полезно. Если воспользоваться расхожими терминами из лексикона защитников природы, то получается, что благодаря ему сохранилось «биоразнообразие уникальной озерной экосистемы».

Очная ставка со зловредным сорняком произошла на хорошо подготовленной почве – о его пакостях я был наслышан и начитан. Создавалось впечатление, что это феномен поистине эпического масштаба, подминающий под себя окружающую среду сразу нескольких стран. Но, как часто бывает в жизни, впервые столкнувшись с вроде бы хорошо известным явлением, сразу не можешь взять в толк его суть.

С лету осознать истинное положение действительно было нелегко. Я стоял на возвышенности, любуясь прелестным видом. Вперед, насколько хватало глаз, уходила совершенная, ровная лужайка, на линии горизонта перетекавшая в беззаботно голубое, без облачка, небо. Сочная, пресыщенная влагой темная зелень казалась кричаще яркой после оставшихся позади холмов, покрытых выжженной ломкой травой. Свою ошибку я понял, только когда прошел по тропинке между неказистыми глиняными домишками и крошечными огородиками-шамбами и спустился вниз. Вблизи лужайка предстала густым ковром, сплетенным из крупных, с ладонь величиной, мясистых листьев. Под ними сквозь редкие, едва различимые щелки, проблескивала вода.

Дальше идти смысла не имело. Передо мной лежало крупнейшее африканское озеро Виктория, по площади в полтора раза превосходящее Московскую область. Судя по карте, до противоположного берега по прямой было километров 250, не меньше.

Собственно, и заехал я сюда, в окрестности кенийского портового городка Хома-Бей, только для того, чтобы взглянуть на великое внутреннее море Черного континента. Второе по величине в мире пресное озеро, размерами уступающее лишь североамериканскому Верхнему, неохватное, глубокое, со штормами и кораблекрушениями, с сотнями островов, заливов и пляжей, с десятками уникальных видов рыб – такую возможность упускать было обидно.