Андрей Поляков - Снег на экваторе

Пастбищ не хватало, и все три вида отправились на поиски сочной травки. С ноября по январь, когда выпадают дожди на юге Серенгети, животные пасутся там. Затем, с приходом засухи, гну, зебры и газели постепенно перемещаются все дальше на север. Наконец, в июле-августе, в зависимости от особенностей погоды в каждый конкретный год, они переходят через государственную границу и оказываются в Кении. По пути им приходится преодолевать реку Мара и становиться легкой добычей многочисленных хищников. В октябре-ноябре стада уходят обратно в Танзанию. Система трансграничных перемещений действует исправно. В результате миграции гну получают сочные пастбища, а хищники – три месяца беззаботной, сытой жизни.

Пока гну трусливо жались подальше от берега, переживая падение своего несостоявшегося лидера, я разговорился с егерем. Парень оказался настоящим старожилом, помнил назубок миграции за пару десятилетий: и удачные, и провальные. Он поведал о временах, когда Масаи-Мару усеивали миллионы травоядных и тысячи плотоядных обитателей саванны, и о небывало засушливом 2000-м годе, когда малочисленные стада гну в панике метались из Танзании в Кению и обратно, не находя обильного корма ни в одной из стран. В тот год миграции не было вовсе.

Мой первый миграционный сезон для антилоп выдался неплохим. Влаги выпало достаточно, и они долго отказывались переходить из Серенгети в Масаи-Мару. Тысячи туристов день за днем понапрасну дежурили на берегу. Стада мирно паслись на другой стороне Мары, не выказывая желания кидаться в крокодилью речку.

Бесконечно выжидали гну и сейчас. Лица туристов мрачнели с каждой минутой. Как бы извиняясь за несознательную дикую животину, сопровождавшие группы кенийцы смущенно разводили руками.

– Может, еще пойдут, – попробовал успокоить егерь. – Гну никогда не переходят по одному и тому же броду. Им все одно, где идти. Вполне возможно, найдут другое место и скопом туда бросятся.

Всеобщее разочарование не передалось только стервятникам. Их становилось все больше. Несколько птиц зависли в небе, не меньше дюжины расселись по деревьям, еще столько же примостились на берегу. Пернатых любителей падали не смущала близость антилопьих копыт. Но так только казалось. Стоило стаду, оправившись от испуга, вновь собраться, подтянуться к реке и вплотную приблизиться к застывшей, словно скульптурная композиция, хищной компании, как птицы, словно по команде, расправили крылья и бодро взмыли в воздух.

Солнце достигло зенита. Удобные для наблюдения крыши машин опустели. Люди, устав от долгого напряженного ожидания и жалящих лучей, укрылись в салонах и занялись перекусом, трепом, книжками. Устойчивый дух сухой травы, ставшее привычным отрывистое, словно извиняющееся мычание, журчание воды окончательно убаюкали бдительность. Когда большинство очнулось и скинуло оцепенение, долгожданная переправа была в разгаре.

Новый лидер, скользя копытами по покатому каменистому склону, уже выбирался на противоположный берег. За ним тянулся лес круто изогнутых рогов. Антилопы рвались вперед, что есть мочи, выпрыгивали над водой, спотыкались, падали, тут же вскакивали вновь.

Сильное течение постепенно сносило животных с переката вниз, в тихую заводь. Боковое зрение отметило необычное движение. Отвлекшись от борющихся с течением гну, я увидел, как в направлении антилоп плавно, не поднимая ни малейшей волны, скользили три предмета, похожих на торпеды. Крокодилы. Они приближались как роботы: сильные, бесстрастные, безжалостные.

– Ну же, держитесь! Не уступайте! Только не в заводь! Только не к этим чудовищам! – твердил я про себя.

Судя по выражению лиц туристов, не я один переживал и мысленно подбадривал выбивавшихся из сил гну. Заклинания не помогали. Расстояние неумолимо сокращалось, и вот уже одна из торпед врезалась жертве в бок. Конец? Нет! Крокодил даже не открыл пасть. Несколько мгновений, и антилопа выскочила на берег.

– Они сыты, – услышал я знакомый голос егеря. – Миграция идет не первую неделю. К тому же крокодилу много пищи не надо. Он ест нечасто и очень медленно переваривает. В этот сезон добычи вокруг столько, что крокодилы складируют свои жертвы про запас. Затаскивают туши антилоп под подводные коряги или под камни.

Получается что-то вроде холодильника. Удобно и практично. По мере надобности рептилии извлекают очередной обед со дна речного и вновь насыщаются на несколько недель.

Иллюстрация к рассказу лежала в пяти метрах, на берегу Мары: толстая, самодовольная, неспособная сдвинуться с места желтоватая туша. Инстинктивно я отскочил назад, хотя береговой откос надежно защищал от нападения коротконогого чудища.

Лучше поберечься. Основания для такой бдительности имелись. С крокодилами у меня связана история, которая теперь, из российского далека, вызывает усмешку, а тогда чуть не довела до нервного срыва. Дело было по пути из Замбии в Зимбабве, куда я ехал, чтобы подготовить материалы о диких животных Африки.

Началась она с вывески, гласившей: «Есть ли жизнь после смерти? Войди – узнаешь». В бывших африканских колониях Британии такая табличка обычно вывешивается на воротах, чтобы дать понять потенциальным ворам и грабителям, что на легкую поживу надеяться не стоит, как и мечтать о том, чтобы без особых хлопот разжиться чужим добром. В общем, английский аналог нашего «Осторожно, злая собака!» Обычно к такому объявлению прилагается грозная морда четвероногого защитника хозяйского имущества с хищным оскалом.

Табличка красовалась на ничем не примечательном замбийском заборе и, скользнув взглядом по примелькавшейся надписи, я было собрался прибавить газу, но тут же пришлось переменить решение и дать по тормозам. Вместо очередного бульдога, питбуля или овчарки рядом с приглашением изведать загробную жизнь красовалась длинная пасть крокодила.

Занятный поворот темы, подумалось в тот момент. В Замбии эта рептилия не такая уж диковина, но о том, что ее используют в качестве домашнего животного, слышать не доводилось. Владелец фермы отыскался быстро. Не успела осесть поднятая машиной красноватая пыль, как на настойчивые гудки из ворот вышел коренастый белый южноафриканец.

Ничего интересного он не сообщил. За забором оказался небольшой крокодилий питомник, всего несколько десятков гревшихся на солнце тушек. Как я ни старался, разочарования скрыть не удалось, и мы оба почувствовали угрызения совести: я – за проявленную бестактность, а он, вероятно, за то, что не оправдал мои ожидания. Чтобы восполнить пробел, хозяин стал так настойчиво приглашать в дом, что отказаться было невозможно. Ничего странного. Африка не Европа, там люди общаются охотно и довольно сердечно.