Андрей Поляков - Снег на экваторе

Рассказ Джозефа сопровождался горестными вздохами, доказывавшими, каково было истинное отношение этого замбийца к проблеме многодетных семей. Расспросы выявили, что он потомственный горожанин, окончивший семь классов, что по местным меркам считалось совсем не плохо. До того, как поступить в услужение, Джозеф работал электриком, а в семье был пятым и последним ребенком. Супругу же взял неграмотную, из деревни, а братьев и сестер у нее была чертова дюжина.

Поначалу я счел историю нетипичной, но со временем понял, что она вполне может стать материалом для обобщений. Не в том смысле, конечно, что в Африке всегда и во всем виноваты женщины, а в том, что она помогает опровергнуть еще одну аксиому: чем богаче африканец, тем больше у него детей. У хозяина Джозефа, управляющего банком, детей было трое, и новых он заводить не собирался. Так что число отпрысков зависит не столько от благосостояния родителей, сколько от прочности их связей с деревенской общиной и уровня образования.

Вот, к примеру, два замбийца, которые без натяжки могут претендовать на роль символов Африки старой, то есть традиционной и многодетной, и Африки будущей, где нынешний демографический взрыв, возможно, пойдет на убыль.

Первый – 67-летний крестьянин Айзек Мапонго, человек богатый, владевший обширной фермой. У него было больше 50 жен и около сотни детей. Возможно, и больше. Он давно сбился со счета и мог сказать, сколько у него супруг и наследников, только приблизительно. Непоколебимый сторонник традиций, он свято уверовал в то, что мужчина обязан иметь столько жен и производить столько детей, сколько в состоянии содержать. Айзек владел грамотой, но читал только Библию. О планировании семьи отзывался с презрением как о выдумке белых, которые давно перестали быть настоящими мужчинами.

Вторая – 38-летняя женщина Эмелда Чола, дослужившаяся до полковника военно-воздушных сил. Мечтой ее жизни было доказать, что женщины не хуже мужчин могут выполнять любую работу. С чуть заметной улыбкой вспоминала она о том, как родители, узнав о поступлении в летное училище, долго не могли прийти в себя.

– Зато теперь они гордятся мной, – говорила Эмелда.

Сложилась и личная жизнь пилота, которая, по замбийским канонам, очень поздно, в 25 лет, вышла замуж и родила только троих детей. Она считала, что это максимум того, что может себе позволить, ибо у нее ответственная работа, поглощающая много сил и времени.

Думается, что чем быстрее будет расти городское население, чем стремительнее станет разрушаться сельская община, тем больше континент будет вовлекаться в мировую экономическую систему и становиться похожим на другие регионы мира. Несмотря ни на что, процесс этот идет, и таких женщин, как Эмелда, становится все больше.

Говорят, что к 2050 году почти треть населения Земли будет жить именно в Африке Может быть, но пока это не более чем предсказания. Действительность может быть совсем иной. Прогноз основывается на проекции в будущее нынешних темпов рождаемости, а они не остаются неизменными. В той же Замбии в 1960-е годы на каждую женщину приходилось почти семь детей, а к началу нынешнего века – менее пяти.

С одной стороны, в исторической перспективе Африка вроде бы не отклоняется от общемировой траектории. Если на события, связанные с борьбой против высокой рождаемости и судьбой сексуальных меньшинств взглянуть с некоторого отдаления, проследив их развитие за последние 30–40 лет, получается, что континент движется по пути сексуальной эмансипации и сокращения прироста населения, проторенному Западом. Как обычно, идет неспешно, но, сколь бы сильно ни возмущались политики, церковные деятели и общественность, до последнего времени казалось, что движение это неумолимо.

Сейчас тенденцию можно поставить под сомнение. Либеральный вектор, определявший африканскую и мировую общественную жизнь конца прошлого и начала нынешнего века, больше не представляется неизбежным. Традиционные ценности, отступившие было в тень, вновь выходят на передний план. Отказаться от них полностью большинство землян не могут и не желают. В Африке эта неистребимая черта человеческой натуры, предпочитающей следовать заветам предков, сохраняется тем прочнее, чем стремительнее меняется жизнь вокруг.

Шумные бракосочетания вождей, в которых местные племенные обычаи ловко сплетены с иноземными христианскими традициями, необычные детали супружеской жизни африканцев убедили меня в сомнительности одной весьма популярной идеи. В последние десятилетия стало модно утверждать, что все народы, в сущности, похожи. Эта мысль, настойчиво зазвучавшая с приходом Перестройки, с самого начала казалась мне чрезмерно упрощенной. Но шло время, на планете воцарился новый глобальный порядок, и она начала восприниматься естественно, как аксиома.

Понять энтузиазм наших публицистов, бросившихся усердно внедрять тезис о всеобщем сходстве, нетрудно. Люди дорвались до зарубежных поездок и убедились, что иностранцы тоже едят, пьют, любят, ненавидят, блаженствуют и страдают. Причем делают это так же, ну, или почти так же, как мы. При более длительном и внимательном взгляде выявляются незаметные поначалу нюансы, а, как давно известно, черт таится в деталях. Кто бы сомневался: все, всюду и всегда ратуют за все хорошее и против всего плохого. Только понимается «хорошее» и «плохое» разными народами по-своему.

Писано почти два столетия назад, но справедливо и поныне. Пусть даже сочинитель четверостишия, Петр Андреевич Вяземский, и не числится у нас среди поэтов первого ряда.

Осознание очевидных и непреложных различий, укоренившихся в разных народах на сущностном уровне, как ни странно, происходит не сразу. Требуется время, чтобы пелена восторженности и благодушия спала и глазам открылась многогранная, противоречивая реальность. Может быть, и не такая прекрасная, как казалось поначалу, но, значительно больше приближенная к истине и куда более интересная.

Мое знакомство с Африкой напоминало этапы, которые прошла отечественная публицистика. Перед первой поездкой я был уверен, что на Черном континенте решительно все будет по-другому, и расстраивался при виде обычной травы, точно таких же драных уличных кошек и тощих бродячих собак, не отличимых от наших предметов домашнего обихода. С нравами еще сложнее. Было бы странно, если бы в далекой Африке они во всем походили на европейские, но поначалу обращаешь внимание не на различия, а на сходство. Заметив его, радуешься, как ребенок. Мол, вот ведь, африканцы, а думают и действуют, совсем как мы. Разве что кожа другого цвета, но неужели это так важно?