Марина Москвина - Изголовье из травы

Я говорю:

– При чем тут билет?

А он отвечает:

– Так ведь туда и обратно !

Тут Лёне стало плохо, у него зуб заболел. Он у него еще в Москве начал болеть, но Лёня по легкомыслию перед отъездом не сходил к зубному врачу.

Я смотрю, у него вся щека распухла. Боль невыносимая. А на пути у нас дзэнский храмовый комплекс Энгакудзи, названный в честь «Энгаку-Кио» – «Сутры Совершенного Просветления». Лёня говорит:

– Давай зайдем, хотя бы на лавочке посидим.

А там около двадцати храмов, и ни одной лавочки. Мы, бедные, ходили, бродили, вконец обессилели и примостились на каменных ступеньках у одного из них. Сели, пригорюнились.

Вдруг Лёня говорит:

– Ой, зуб-то у меня прошел! Опухоль опала! И больше ничего не болит!!!

Я думаю: что-то тут не то. Взяла путеводитель по Энга-кудзи, нашла этот домик с приподнятыми углами крыши, резным деревянным коньком – и читаю:

«Шэри-дэн – Храм Святого Зуба Будды. Здесь хранится национальное сокровище Японии – настоящий зуб Будды, преподнесенный в подарок Санетомо Минамото от Нонин-жи в Китае. Храм выстроен в эпоху Камакура (1192–1333 гг.) по китайскому образцу и за свою красоту сам тоже считается японским национальным сокровищем.

Ну, тут и Лёня где-то в глубине души возблагодарил Будду. И мы двинулись дальше. Дело к вечеру, стал накрапывать дождик, надо торопиться. Ищем-ищем гигантского Будду – не можем найти. Как будто это иголка в стоге сена. На каждом шагу буддийские храмы с мокрыми аллеями высоченных сосен и низкорослых стелющихся сакур. В одном храме в алтаре мы увидели Ботхисаттву Каннон – Божество Всепрощения: позолоченное изваяние в полный рост – девять метров, сделанное из единого ствола камфорного дерева. Чудо из чудес!

Я говорю:

– Лёня! Сфотографируй! Я хочу видеть это лицо перед собой всю оставшуюся жизнь.

А Лёня:

– Смотри, на табличке написано: «Тут нельзя фотографировать, и нельзя рисовать !» Но это не Будда! Где Будда самый большой???

В раж вошел.

Мы стоим на холме, в туман уходит залив, дождик моросит, рыбачьи селения разбросаны вдоль необозримого японского побережья. И сотни маленьких каменных фигур божества Дзидзо – покровителя путников, детей и беременных женщин – окружили нас, одетые в ситцевые фартучки и разноцветные шерстяные вязаные шапочки.

Лёня спрашивает у прохожего монаха:

– Вы, случайно, не подскажете, где самый большой Будда в мире?

– Там, – махнул он рукой от залива.

– За мной! – крикнул Лёня.

Дождь хлещет проливной. Мы бежим – с одной горы на другую. Вверх, вверх. Улица пустынная, в кондитерской на витрине – пряники с корицей в виде Будды! Недорогие.

Я засмотрелась на эти пряники, думаю, друзьям надо накупить – Сереге Седову, Таньке Пономаревой, Якову Лазаревичу Акиму…

Вдруг слышу, Лёня кричит:

– Вот он – он! Блин!

…Он сидел как гора среди гор. Как туча среди туч. За его плечами вздымались горы, покрытые лесами. Надо всем этим великолепием кружили орлы. А в бронзовых складках его ниспадающих одежд прятались от дождя ласточки и воробьи.

– Запомнила, – победоносно проговорил Лёня, – что Я тебе Будду показал? Самого Большого Будду??? Ой, ну как же он хорош, наверное, в тумане! Или на закате в ясную погоду! Или тут встречать восход солнца!!!

Теперь мы поняли, почему не могли его найти. Он спрятан на горе в километре от побережья. Чтобы – если шторм, Будду Амиту не достала приливная волна.

И так он натерпелся.

В 1498 году, через двести лет после того, как его возвели на этом берегу и накрыли храмом, на полуостров обрушилось цунами. Все было сметено, разгромлено, храм над Буддой Амитой разлетелся в щепки. Но тело Будды – одно из самых грандиозных бронзовых изваяний на Земле – осталось невредимым.

С тех пор вот уже пятьсот лет он открыт всем ветрам, палящему солнцу, грозам, ливням и снегам. Но даже сокрушительное землетрясение 1923 года смогло разрушить только фундамент, на котором в глубокой медитации, сложив ладони в мудре непоколебимой веры, сквозь прикрытые веки Огромный Будда продолжает взирать на эту землю и небо, не замечая, что горы за его спиной покрываются то зеленью, то желтизной.

В 60-е годы по новейшему слову техники для него сконструировали подвижное основание, чтобы в случае землетрясения он только покачивался на земных волнах.

Что меня еще поразило, у него на спине были два окна. И на этих окнах распахнуты ставни. А внутрь цветка лотоса, на котором он восседал, вела потайная бронзовая дверь.

Теперь я себе не верю, что я это видела. Не верю и все. Хотя есть фотография, где я стою, оглушенная, вымокшая под дождем, как муравей, перед этим великаном.

И это не все гигантские Будды, какие существуют в Японии. Профессор Токийского университета, выдающийся переводчик японской поэзии Александр Аркадьевич Долин, – он выбрался к нам с Лёней как-то вечером на свидание, возил на машине, показывал ночной Токио…

Так вот Александр Долин сказал:

– Лишь немногие знают, что в Токио тоже есть Большой Будда, и он всего на полметра меньше, чем Будда в Камакура.

– Всё, всё, всё! – воскликнул Лёня. – Закончено на Будде в Камакура. Пусть это будет большая, огромная точка! Что ж я теперь на маленького Будду буду смотреть? И вообще, – заметил он, – всех Будд за уши не передергаешь.

– Но к этому надо стремиться, – солидно произнес профессор Долин.

Когда мы вернулись в Токио, наша подружка Ин Ми, заместитель пресс-атташе американского посольства, сказала, что Лёню, как известного русского художника, пригласили на телевидение. Это почетное предложение. Мы должны тщательно подготовиться. Приодеться, продумать выступление, одним словом, подойти к этому со всей ответственностью.

– В чем же я буду выступать по телевизору? – испугался Лёня. – В Серёжиной рубашке? Какой ужас! А нельзя мне тут купить какой-нибудь пиджак «от Гуччи» за счет телевидения? Или я приду туда в дождевике с твоей тростью и скажу: «Я не готовился на телевидение. Я готовился к восхождению на Фудзияму! Дайте мне какой-нибудь пиджак черный!» Ой, надо побриться, помыть голову, брюки у меня белые, кроссовки черные, классный парень!

Он взял у Ин Ми солидный русско-японский словарь “Иванами” и стал его тщательно изучать. Видимо, решил сразить японских телезрителей эдаким неожиданным словцом.

– «Звезда», – читает Лёня. – «Звездануть». Ого! Дальше идет очень загадочное слово «звездач». Потом «звездины» – что это такое? «Звездить», «звездиться», «звездоносец»… и так далее.

– «Медведь», – читает он, – «медведина», «медвежеватый».

– «Метро», а дальше «метромания»… Откуда это слово «метромания» возникло? Что оно означает? Что они вообще тут насобирали? «Волковщик», «подколенка», «мылонафт», «зайцеобразный»… Между «дуршлаг» и «дрыгнуть» слово «друзг». «Прозаикесса», – читал он, – «прозаизация»… Всеобщая прозаизация!.. «Жмудь»! Я все понял! – говорит Лёня. – Видит кто-то из наших, что любознательный японец собирает слова, и наговорил ему кучу всяких несуществующих производных. Не сами же они дотумкали?! Да-а, с таким словарем не пропадешь!