Андреа Вульф - Открытие природы [Путешествия Александра фон Гумбольдта]

Но прежде чем вручить свои документы губернатору Куманы, Гумбольдт решил насладиться тропическими пейзажами. Все было так ново и блистательно. Каждая птица, пальма или волна «доносили величественный облик природы» {281} 281 Ibid., p. 184. . То было начало новой жизни, пятилетнего периода, за который Гумбольдт превратился из любознательного и талантливого молодого человека в самого выдающегося ученого своего времени. Именно здесь Гумбольдт постиг природу одновременно мыслью и чувством.

Куда бы ни обратились Гумбольдт и Бонплан в их первые недели в Кумане, что-то новое завладевало их вниманием. Ландшафт продолжал зачаровывать его, сообщал Гумбольдт {282} 282 AH to WH, 16 July 1799, AH WH Letters 1880, p. 11. . Пальмовые деревья были украшены великолепными алыми цветами, птицы и рыбы, казалось, соревнуются калейдоскопом окрасок, и даже речные раки были небесно-голубыми и желтыми. Розовые фламинго стояли на берегу на одной ноге, и развевающиеся на ветру листья пальм испещряли белый песок мозаикой тени и солнца {283} 283 AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 2, p. 183–184; AH to WH, 16 July 1799, AH WH Letters 1880, p. 13. . Там были бабочки, обезьяны и так много различных видов растений, что Гумбольдт писал Вильгельму: «Мы носимся круго́м как сумасшедшие» {284} 284 AH to WH, 16 July 1799, ibid., p. 13. . Даже обычно невозмутимый Бонплан высказывал опасение, что «повредится умом, если вскоре чудесам не настанет конец» {285} 285 Ibid. .

Гумбольдту, всегда гордившемуся своим систематическим подходом, теперь трудно было найти рациональный способ изучения всего его окружающего {286} 286 AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 2, p. 239. . Их коллекции росли так стремительно, что приходилось заказывать пачки бумаги для гербариев; и иногда они находили так много образцов, что с трудом могли донести их назад домой {287} 287 Ibid., vol. 3, p. 72. . В отличие от других натуралистов Гумбольдта не интересовало заполнение таксономических пробелов – он собирал скорее идеи, чем просто объекты естествознания. Это было «впечатление о целом», писал Гумбольдт, которое пленяло его более, чем что бы то ни было {288} 288 AH to WH, 16 July 1799, AH WH Letters 1880, p. 13. .

Гумбольдт сравнивал все, что видел, с тем, что прежде наблюдал и изучил в Европе. Что бы он ни поднимал – растение, камешек или насекомое, – его память спешила назад к тому, что он видел дома. Деревья, росшие на равнинах вокруг Куманы, с ветвями, образующими подобные зонтикам навесы, напоминали ему итальянские сосны {289} 289 AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 2, p. 183. . Наблюдаемое на расстоянии море кактусов создавало тот же эффект, что и травы низинных болот в северных широтах {290} 290 Ibid., p. 194. . Здесь была долина, напомнившая ему английский Дербишир {291} 291 Ibid., vol. 3, p. 111, 122. , и пещеры, похожие на таковые в немецкой Франконии и Карпатских горах в Восточной Европе {292} 292 Ibid., p. 122. . Все казалось так или иначе связанным – идея, которая начнет формировать его представление о мире природы всю последующую жизнь.

Никогда еще Гумбольдт не был таким счастливым и работоспособным {293} 293 AH to Reinhard and Christiane von Haeften, 18 November 1799, AH Letters America 1993, p. 66; AH to WH, 16 July 1799, AH WH Letters 1880, p. 13. . Жара шла ему на пользу, лихорадка с нервным истощением, преследовавшие его в Европе, исчезли. Он даже набрал некоторый вес. Днем он и Бонплан собирали образцы, по вечерам они вместе писали свои заметки, а ночью занимались астрономическими наблюдениями. Одной такой ночью они просидели в трепете несколько часов, наблюдая метеоритный дождь, исчертивший небо тысячами белых полос {294} 294 AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 3, p. 332ff. . Письма Гумбольдта домой полны восторга, они привнесли этот диковинный мир в элегантные салоны Парижа, Берлина и Рима. Он писал об огромных пауках, пожирающих колибри, и о тридцатифутовых змеях {295} 295 AH to Reinhard and Christiane von Haeften, 18 November 1799, AH Letters America 1993, p. 66. . Одновременно он впечатлял жителей Куманы своими приборами – его телескопы приближали к туземцам Луну, а микроскопы превращали вшей из их волос в страшных зверей {296} 296 Ibid., p. 65. .

Гумбольдт в Южной Америке. Картина кисти Фридриха Георга Вейча, 1806 г.

Но кое-что омрачало радость Гумбольдта: невольничий рынок на главной площади Куманы напротив арендованного ими дома. С начала XVI века испанцы завозили в свои южноамериканские колонии рабов и продолжали это делать. Каждое утро на продажу приводили молодых африканских мужчин и женщин. Их заставляли натирать себя кокосовым маслом, чтобы сделать кожу блестящей. Затем их демонстрировали потенциальным покупателям, заставлявшим рабов раскрывать рот и рассматривавшим их зубы, как «у лошадей на базаре» {297} 297 AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 2, p. 246. . Это зрелище сделало Гумбольдта противником рабства на всю жизнь.

Настало 4 ноября 1799 г., когда, менее чем через четыре месяца после прибытия в Южную Америку, он впервые понял, что существует угроза его жизни и планам. Был жаркий и влажный день. Внезапно земля заходила ходуном, и Бонплан, наклонившийся к столу, чтобы рассмотреть растения, чуть не шлепнулся на пол, а Гумбольдта, отдыхавшего в гамаке, сильно затрясло {298} 298 Ibid., vol. 3, p. 316–317; AH, 4 November 1799, AH Diary 2000, p. 119. . Дома на улицах рушились, люди с криками выбегали наружу, но Гумбольдт сохранил спокойствие и, покинув гамак, стал настраивать свои приборы. Даже землетрясение не могло помешать его наблюдениям. Он определял продолжительность толчков, отмечал их направленность с севера на юг, проводил электрические измерения. Но при всей своей внешней невозмутимости внутренне он испытал потрясение. Он писал потом, что движение земли под ногами разрушало иллюзию всей его жизни. Подвижной средой была вода, но не земля. Это походило на внезапное болезненное пробуждение от сна. До сих пор он был непоколебимо убежден в прочности и неизменности природы, и вот она его подвела: «Мы впервые испытываем недоверие к почве, в которую так долго и так уверенно упирались ногами» {299} 299 AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 3., p. 321. . Но даже это не повлияло на его решимость продолжить путешествие.

Он много лет ждал, когда сможет посмотреть мир, и, даже зная, что его жизнь подвергается опасности, жаждал увидеть больше. Через две недели, получив от губернатора деньги из его личных средств {300} 300 AH, November 1799, AH Diary 2000, p. 166. , Гумбольдт и Бонплан отправились из Куманы в Каракас. В середине ноября они, захватив с собой слугу-индейца по имени Хосе де ла Крус {301} 301 В июне 1801 г. Гумбольдт записал в дневнике, что Хосе сопровождает его с августа 1799 г. См.: AH, 23 June – 8 July 1801, AH Diary 2003, vol. 1, p. 85. , наняли открытую тридцатифутовую лодку и отплыли на ней под парусом на запад {302} 302 AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 3, p. 347, 351–352. . Они везли с собой многочисленные приборы и сундуки, в которые были сложены блокноты, таблицы измерений и более чем 4000 образцов растений и насекомых {303} 303 AH, 18 November 1799, AH Diary 2000, p. 165. .