Андреа Вульф - Открытие природы [Путешествия Александра фон Гумбольдта]

Гумбольдта интересовало все: растения, животные, минералы и вода. Как знаток вин пробует разные сорта, так он пробовал на вкус воду разных рек. Воде Ориноко, отмечал он, присущ неповторимый, особенно тошнотворный вкус, тогда как вода реки Апуре имеет разный вкус в разных местах, а в реке Атабапо вода вообще «вкусная» {416} 416 AH, April – May 1800, AH Diary 2000, p. 285; p. 255, 286. . Он наблюдал за звездами, описывал пейзаж, проявлял любопытство к обычаям туземцев, попадавшихся им на пути, и постоянно стремился узнать о них как можно больше. Он был в восторге от их поклонения природе и считал их «превосходными географами», потому что они умудрялись не заблудиться даже в самых густых джунглях {417} 417 AH Personal Narrative 1814–29, vol. 5, p. 309; vol. 3, p. 213. См. также: AH, ‘Indios, Sinneschärfe’, Guayaquil, 4 January – 17 February 1803, AH Diary 1982, p. 182–183. . Таких изощренных наблюдателей природы, как они, ему встречать еще не доводилось. Они знали каждую былинку и каждого зверька в джунглях, умели различать деревья по вкусу коры; сам Гумбольдт попытался сделать то же самое, но с треском провалился. Для него кора всех пятнадцати деревьев, которые он отобрал для пробы, имела одинаковый вкус.

В отличие от большинства европейцев Гумбольдт не считал туземцев варварами; наоборот, он искренне пытался вникнуть в их культуру, верования, наречия {418} 418 AH Personal Narrative 1814–29, vol. 4, p. 532ff. . Он говорил, наоборот, о «варварстве цивилизованного человека», когда видел, как обращаются с местными племенами колонисты и миссионеры {419} 419 Ibid., vol. 5, p. 234. . Он привез с собой в Европу совершенно новое описание так называемых дикарей.

Удручен он бывал только тогда, когда индейцы не давали ответов на его многочисленные вопросы, которые приходилось задавать через целую цепочку переводчиков: один туземный язык нужно было перевести на другой, потом еще на какой-то, пока вопрос не попадал к тому, кто знал как этот язык, так и испанский. Смысл при переводе нередко терялся, и индейцы в ответ только улыбались и утвердительно кивали. Гумбольдту требовалось совсем другое, и он обвинял своих собеседников в «дерзком безразличии» {420} 420 Ibid., vol. 4, p. 549, vol. 5, p. 256. , хотя допускал, что «наши вопросы могут их утомлять». Членам этих племенных обществ, говорил Гумбольдт, европейцы наверняка казались всегда спешащими и «одержимыми дьяволом» {421} 421 AH, March 1801, AH Diary 1982, p. 176. .

Однажды ночью был сильный ливень, Гумбольдт лежал в своем гамаке, растянутом между стволами пальм в зарослях; лианы и ползучие растения смыкались, образуя защитный купол над ним. Он смотрел вверх на подобие естественной шпалеры, украшенной длинными свисающими оранжевыми цветами геликоний и других цветов необычной формы. Разведенный в лагере костер озарял этот природный купол, отблески языков пламени взбирались по стволам пальм на высоту шестидесяти футов. Цветы качались туда-обратно, вспыхивая в мерцающем свете, в то время как белый дым струился к невидимому за толщей листвы небу. Это была чарующая красота, сказал Гумбольдт {422} 422 AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 5, p. 443. .

Он описал водопады Ориноко, которые были «освещены лучами заходящего солнца», как если бы река состояла из туманного полога, «развешанного над ее руслом» {423} 423 Ibid., p. 2, 218; AH Aspects 1849, vol. 1, p. 216, 224, 231; AH Views 2014, p. 121, 126, 129; AH Ansichten 1849, vol. 1, p. 263, 276, 285. . Не переставая все измерять и записывать, Гумбольдт писал и о «возникающих и исчезающих над большими порогами» многоцветных радугах, и о луне, «окруженной цветными кольцами». Позже он восторгался темной речной поверхностью, днем отражавшей, как совершенное зеркало, отягощенные цветами растения на берегу, а ночью замирал от красоты южных созвездий. Ни один ученый до него так не относился к природе. «То, что обращается к душе, – писал Гумбольдт, – не поддается измерению» {424} 424 AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 4, p. 134. . Ему природа представлялась не механической системой, а захватывающим новым миром, полным чудес. Взирая на Южную Америку глазами Гёте, Гумбольдт приходил в восторг.

Новости, что он узнал у миссионеров, которых встречал в пути, радовали меньше: выходило, что о Касикьяре как о реке, связывающей Амазонку и Ориноко, знали в этих краях уже не один десяток лет. Гумбольдту оставалось только нанести на карту особенности реки. 11 мая 1800 г. путешественники добрались наконец до устья Касикьяре {425} 425 Ibid., vol. 5, p. 399–400, 437, 442. . Воздух здесь был настолько влажным, что нельзя было разглядеть ни звезд, ни даже солнца, а без них невозможно было определить географические координаты, без которых его карта получалась неточной. Но потом проводник-индеец пообещал, что небо очистится, и они двинулись дальше на северо-восток. Ночами они пытались уснуть в гамаках на берегу, но отдохнуть было почти невозможно. В одну из ночей им помешали орды муравьев, облепившие веревки гамаков; в другие их истязали москиты.

Чем дальше они гребли, тем гуще становилась растительность. Гумбольдт сравнивал берега с «живым частоколом» или с изумрудной стеной листьев и лиан {426} 426 Ibid., p. 441. . Вскоре с надеждой отыскать под вечер на берегу местечко для ночлега пришлось расстаться, и теперь они оставались на ночь в своем каноэ. Разве что погода улучшалась, и Гумбольдт смог возобновить наблюдения, необходимые для составления карты. Через десять дней плавания по Касикьяре они снова попали в Ориноко – правота миссионеров подтвердилась {427} 427 Ibid., p. 448. . Плыть далеко на юг, до самой Амазонки, было излишне: Гумбольдт доказал, что Касикьяре служит естественным водным путем между Ориноко и Рио-Негро. Последняя служила притоком Амазонки, следовательно, бассейны двух великих рек действительно оказались связаны друг с другом. И хотя Гумбольдт не «открыл» Касикьяре, он составил подробную карту сложной системы притоков этих рек. Его карта стала значительным шагом вперед по сравнению с прежними, которые были, по его словам, настолько нереальны, как если бы «их насочиняли в Мадриде» {428} 428 AH, May 1800, AH Diary 2000, p. 297. .

13 июня 1800 г., после почти месячного плавания по Ориноко вниз, на север, а потом на восток, экспедиция достигла Ангостуры (сегодня это Сьюдад-Боливар) – маленького, но оживленного городка на Ориноко, на расстоянии чуть менее 250 миль к югу от Куманы {429} 429 AH Personal Narrative 1814–29, vol. 5, p. 691–692. . Гумбольдту и Бонплану, преодолевшим за 75 дней 1400 миль по рекам, Ангостура с ее 6000 жителей показалась огромной. Даже тихая обстановка представилась блестящей и малейшее удобство – роскошью. Они почистили свою одежду, разобрали коллекции и приготовились к путешествию назад, через льяносы.

Они пережили москитов, ягуаров, голод и прочие опасности, но именно тогда, когда они думали, что худшее позади, Гумбольдта и Бонплана свалила жестокая лихорадка. Гумбольдт быстро поправился, Бонплан же находился между жизнью и смертью. После двух недель, показавшихся нескончаемыми, лихорадка отступила, но ее сменила дизентерия {430} 430 Ibid., p. 694ff. . Отправиться в долгий путь через льяносы, да еще в разгар дождливого сезона, было бы для Бонплана слишком опасно.