Андреа Вульф - Открытие природы [Путешествия Александра фон Гумбольдта]

Пришлось провести в Ангостуре еще месяц, пока Бонплан не набрался сил для путешествия к берегу океана, чтобы оттуда плыть на Кубу, а с Кубы в Мексику, в Акапулько. Сундуки снова навьючили на мулов; по бокам болтались, стукаясь о ребра безучастных животных, клетки с обезьянами и попугаями {431} 431 Ibid., vol. 6, p. 7. . Из-за новых коллекций груза набралось столько, что продвижение было до обидного медленным {432} 432 Ibid., p. 2–3. . В конце июля 1800 г. экспедиция выбралась из джунглей на открытое пространство льяносов. После бесконечных недель в густых джунглях, откуда на звезды приходилось смотреть, как со дна глубокого колодца, это стало огромным облегчением. Гумбольдта охватило такое чувство свободы, что он был готов галопом скакать по необъятной равнине. Это чувство – «видеть» все вокруг себя – переживалось совершенно по-новому. «Бесконечность пространства, воспеваемая поэтами на всех языках, отражается в нас самих», – рассуждал теперь Гумбольдт {433} 433 Ibid., p. 69. .

За четыре месяца, прошедшие с тех пор, как они впервые увидели льяносы, сезон дождей преобразил безжизненную степь: по ней разлились большие озера, речные русла наполнились водой, повсюду стелились ковры свежей травы {434} 434 AH Aspects 1849, vol. 1, p. 19ff.; AH Views 2014, p. 38ff.; AH Ansichten 1849, vol. 1, p. 29ff. . Но так как «воздух превращался в воду», было более жарко, чем в первом походе {435} 435 AH, March 1800, AH Diary 2000, p. 231. Хотя запись отнесена к марту, Гумбольдт описывает в ней пережитое позднее, в июле, – запись добавлена позже. . Травы и цветы щедро источали свой сладкий аромат на широкие пространства, в высокой траве прятались ягуары, и в ранние утренние часы пели тысячи птиц. Монотонная поверхность льяносов нарушалась только редкими маврикиевыми пальмами. Зубчатые листья этих высоких стройных деревьев походили на широкие опахала. Сейчас с них свисали гроздья съедобных красных плодов, показавшихся Гумбольдту похожими на еловые шишки; пленницы-обезьяны, видимо, чуяли лакомство и тянулись за этими шишками, просовывая лапы между прутьями клеток. Гумбольдт уже видел эти пальмы в джунглях, но здесь они играли особенную роль.

«Мы удивленно наблюдали, – писал он, – как многое связано с существованием одного-единственного растения» {436} 436 AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 6, p. 7. . Плоды маврикиевой пальмы привлекали птиц, листья заслоняли от ветра, спрессовавшаяся вокруг ствола почва удерживала влагу сильнее, чем что-либо еще в льяносах, и служила прибежищем для насекомых и червей. Сам вид этих пальм, как считал Гумбольдт, создавал впечатление прохлады {437} 437 Ibid., vol. 4, p. 334. . Одно такое дерево, по его словам, «распространяет вокруг себя жизнь в пустыне» {438} 438 Ibid., vol. 6, p. 8. . Гумбольдт открыл идею ключевых видов, играющих в экосистеме такую же основную роль, как замко́вый камень – в арке, почти за 200 лет до того, как было описано это понятие. Для Гумбольдта маврикиева пальма была «деревом жизни» {439} 439 AH Views 2014, p. 36; AH Aspects 1849, vol. 1, p. 15, 181; AH Ansichten 1849, vol. 1, p. 23. – лучшим символом природы как живого организма.

После полугодового тяжелого путешествия в джунглях и льяносах Гумбольдт и Бонплан в конце августа 1800 г. вернулись в Куману. Как ни обессилены они были, немного отдохнув и разобрав свои коллекции, они снова отправились в путь. В конце ноября они отплыли на север и в середине декабря причалили к берегу Кубы. В начале 1801 г., в разгар приготовлений к отплытию в Мексику, развернув как-то утром в Гаване газету, Гумбольдт прочитал статью, заставившую его изменить свои планы. Оказалось, что капитан Николя Боден, к чьей экспедиции он пытался примкнуть тремя годами раньше во Франции, все же отправился в кругосветное плавание {440} 440 AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 7, p. 285; AH to Nicolas Baudin, 12 April 1801, Bruhns 1873, vol. 1, p. 292; AH to Carl Ludwig Willdenow, 21 February 1801, Biermann 1987, p. 173; AH, Recollections during voyage from Lima to Guayaquil, 24 December 1802–1804 January 1803, AH Diary 2003, vol. 2, p. 178; National Intelligencer and Washington Advertiser, 12 November 1800. . Раньше, в 1798 г., когда Гумбольдт искал, как ему выбраться из Европы, французскому правительству нечем было финансировать эту экспедицию, теперь же, как уяснил Гумбольдт из статьи, Боден смог оснастить два корабля – «Географ» и «Натуралист» – и отплыл в Южную Америку; дальше он собирался выйти в Тихий океан и плыть в Австралию.

Скорее всего, Боден остановится в Лиме, и, если все пойдет по плану, «Географ» и «Натуралист» дойдут туда к концу 1801 г. Времени было в обрез, но Гумбольдт тут же решил присоединиться к Бодену в Перу и затем плыть вместе с ним в Австралию вместо поездки в Мексику. Конечно, он никак не мог сообщить Бодену о своем решении и о том, где и когда намечает с ним встретиться; он даже не знал, будет ли капитан заходить в Лиму и найдется ли у него на борту хоть какое-то место для двух внештатных ученых. Но чем больше препятствий возникало у него на пути, «тем более я спешил их преодолеть» {441} 441 AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 7, p. 288. .

Чтобы обеспечить сохранность своих коллекций, не беря их с собой в кругосветное путешествие, Гумбольдт и Бонплан принялись лихорадочно копировать рукописи и заметки. Все собранное за полтора года было отсортировано и упаковано для отправки в Европу. «Все было очень неопределенно, почти невероятно», – писал Гумбольдт другу в Берлин {442} 442 AH to Carl Ludwig Willdenow, 21 February 1801, Biermann 1987, p. 171. , имея в виду вероятность того, что они с Бонпланом выдержат кругосветное плавание. Из этого проистекало их желание переправить в Европу хотя бы часть своих сокровищ. Себе они оставили только скромный гербарий – книгу с засушенными образцами растений, – чтобы сравнивать с ними новые виды, которые будут им попадаться. Большому гербарию предстояло дожидаться их возвращения в Гаване.

Из-за продолжавшихся в Европе войн морские путешествия представляли опасность, и Гумбольдт боялся, как бы его бесценные образцы не были захвачены каким-нибудь вражеским судном. Чтобы уменьшить риск, Бонплан предложил разбить коллекцию на части {443} 443 AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 7, p. 286. . Одну крупную партию они отправили во Францию, другую – через Англию в Германию, причем обе с инструкцией, что в случае чего коллекции надлежит направить в Лондон, Джозефу Бэнксу. С тех пор как тридцать лет назад он вернулся из плавания на «Индеворе» капитана Кука, Джозеф Бэнкс организовал всемирную систему сбора растений, так что капитанам дальнего плавания всех стран мира его имя было известно. Кроме того, Бэнкс всегда старался, невзирая на Наполеоновские войны, помогать французским ученым с получением паспортов, убежденный, что международное сообщество ученых не должно страдать от войн и узких национальных интересов. «Наука двух стран может находиться в мире, – говорил он, – в то время как политики этих стран воюют» {444} 444 Joseph Banks to Jacques Julien Houttou de La Billardière, 9 June 1796, Banks 2000, p. 171. См. также: Wulf 2008, p. 203–204. . Бэнкс обеспечит образцам Гумбольдта сохранность. (В ноябре 1800 г. Гумбольдт уже отправил из Куманы два пакета семян Бэнксу для садов Кью и некоторые свои астрономические наблюдения {445} 445 AH to Banks, 15 November 1800, Banks to Jean Baptiste Joseph Delambre, 4 January 1805, Banks 2007, vol. 5, p. 63–64, 406. . И Бэнкс продолжал помогать Гумбольдту. Позднее Бэнкс забрал один из ящиков с минералами Гумбольдта, собранными в Андах, у английского капитана, захватившего французское судно, перевозившее этот ящик.)