Андреа Вульф - Открытие природы [Путешествия Александра фон Гумбольдта]

Гумбольдта учила природа. И величайшим из преподанных ею уроков был урок свободы. «Природа – территория свободы», – утверждал Гумбольдт, ибо природное равновесие создано многообразием, которое должно, в свою очередь, стать образцом для политики и нравственности. Все, от примитивного мха или насекомого до слонов или величественных дубов, исполняет свою роль, и все вместе составляет единое целое. Человечество – лишь малая толика единства. Сама природа является республикой свободы {651} 651 AH Cosmos 1845–52, vol. 1, p. 3; AH Kosmos 1845–50, vol. 1, p. 4. .

В конце июня 1804 г. Гумбольдт отплыл из Соединенных Штатов на французском фрегате «Фаворит» и в августе, за пару недель до своего тридцать пятого дня рождения, прибыл в Париж, где его встречали как героя {652} 652 AH to James Madison, 21 June 1804, Terra 1959, p. 796. . После пяти с лишним лет отсутствия он возвращался с сундуками, набитыми десятками блокнотов, сотнями зарисовок, результатами десятков тысяч астрономических, геологических и метеорологических наблюдений {653} 653 AH Geography 2009, p. 86; Wulf 2008, p. 195; AH, Aus Meinem Leben (1769–1850) (см.: Biermann 1987, p. 104). . Он привез около 60 000 образцов растений, из которых примерно 2000 были новыми для европейских ботаников – поразительная цифра, если иметь в виду, что к концу XVIII в. число известных видов не превышало 6000. Как справедливо указывал сам Гумбольдт, он собрал больше образцов, чем кто-либо еще.

«Как же меня тянет снова оказаться в Париже!» – писал он одному французскому ботанику из Лимы за два года до этого {654} 654 AH to Jean Baptiste Joseph Delambre, 25 November 1802, Bruhns 1873, vol. 1, p. 324. . Но Париж, куда он вернулся, был уже совсем не тем городом, который он покинул в 1798 г. Он уезжал из республики, а теперь попал в страну, где правил диктатор. После переворота в ноябре 1799 г. Наполеон объявил себя первым консулом, став самым могущественным человеком во Франции. Затем, всего за несколько недель до приезда Гумбольдта, Наполеон объявил, что будет провозглашен императором Франции. Париж был полон шума строек: город должен был соответствовать наполеоновскому представлению о величии. «Я чувствую себя новичком и должен первым делом сориентироваться», – писал Гумбольдт старому другу {655} 655 AH to Carl Freiesleben, 1 August 1804, AH Letters America 1993, p. 310. . Собор Парижской Богоматери реставрировали к декабрьской коронации Наполеона, средневековые деревянные каркасные дома сносили, чтобы освободить место для пешеходных зон, бульваров и фонтанов. Был вырыт канал длиной 100 километров, по которому в Париж подавалась питьевая вода, и возводилась набережная Орсе, предназначенная для предотвращения разливов Сены.

Гумбольдт после возвращения в Европу

Большая часть известных Гумбольдту газет были закрыты или возглавлялись лояльными новому режиму главными редакторами; карикатуры на Наполеона и на его правление были запрещены. Наполеон создал новую полицию и Банк Франции, регулировавший денежное обращение. Он сосредоточил свою власть в Париже и взял под свой строгий контроль все аспекты гражданской жизни. Не изменилось, кажется, одно: по всей Европе по-прежнему полыхала война.

Гумбольдт выбрал своим новым домом Париж по простой причине: никакой другой город не был столь погружен в науку. Больше нигде в Европе не было места, где позволялось мыслить так вольно и свободно {656} 656 AH, Aus meinem Leben (1769–1850) (см.: Biermann 1987, p. 104). . Французская революция уменьшила роль католической церкви, и ученые во Франции больше не были связаны религиозным каноном и ортодоксальными представлениями. Они могли экспериментировать и выдвигать гипотезы, не озираясь на предрассудки, подвергая все и вся сомнению. Разум стал новой религией, в науку хлынули деньги. В Ботаническом саду – так теперь назывался бывший Королевский сад – были построены новые оранжереи, и Музей естественной истории обогащался коллекциями, которые награбила наполеоновская армия по всей Европе: гербариями, окаменелостями и даже двумя живыми слонами из Голландии {657} 657 Stott 2012, p. 189. . В Париже Гумбольдт нашел единомышленников, так же как и граверов, и научные сообщества, институты и салоны. Париж был, кроме всего прочего, центром книгоиздания. Короче говоря, нигде, как там, Гумбольдт не мог бы так успешно делиться с миром своими новыми идеями.

Город представлял собой кипящий котел. Это был истинный мегаполис с населением около полумиллиона человек, второй по величине, после Лондона, город Европы. За десять лет, прошедших после революции, Париж пережил период разрушений и лишений, но теперь там опять возобладали веселье и легкомыслие {658} 658 Horne 2004, p. 162ff.; Marrinan 2009, p. 298; John Scott, 1814, Scott 1816; Thomas Dibdin, 16 June 1818, Dibdin 1821, vol. 2, p. 76–79. . К женщинам снова обращались «мадам» и «мадемуазель», а не «гражданка», десяткам тысяч французов-эмигрантов разрешили вернуться на родину. Повсюду открывались кафе, количество ресторанов за послереволюционные годы выросло со ста до пятисот. Иностранцы не уставали удивляться парижской уличной жизни. Казалось, все горожане живут друг у друга на глазах, «удаляясь домой только для сна», по наблюдению английского поэта-романтика Роберта Саути {659} 659 Robert Southey to Edith Southey, 17 May 1817, Southey 1965, vol. 2, p. 162. .

Вдоль берегов Сены, недалеко от маленькой квартиры, арендуемой Гумбольдтом в районе Сен-Жермен, сотни прачек, закатав рукава, стирали белье под пристальными взглядами сотен прохожих с городских мостов. Вдоль улиц теснились прилавки, с которых продавалось все, что душе угодно, от устриц и винограда до мебели. Сапожники, точильщики и разносчики громко предлагали свои услуги и товары. Дрессировщики показывали зверей, жонглеры демонстрировали мастерство, и «естествоиспытатели» читали лекции и знакомили с экспериментами {660} 660 John Scott, 1814, Scott 1816, p. 98–99. . Тут был старик, играющий на арфе, а там маленький ребенок, бивший в барабан, и собака, игравшая лапами на органе. Grimaciers [11] Кривляка, гримасник, лицемер ( фр .). корчили невероятные рожи, запах жареных каштанов мешался с другими, менее приятными ароматами. По отзыву одного гостя, весь город, казалось, «только и делает, что веселится» {661} 661 Ibid., p. 116. . Даже в полночь улицы оставались заполненными людьми, которых развлекали музыканты, актеры и фокусники. Как отмечал другой путешественник, весь город пребывал в «непрекращающемся волнении» {662} 662 Thomas Dibdin, 16 June 1818, Dibdin 1821, vol. 2, p. 76. .

Чужестранцев поражало то обстоятельство, что люди всех классов жили под одной крышей в больших домах: от герцога, занимавшего величественный первый этаж, до слуг и модисток, ютившихся в мансарде пятого этажа. Грамотность как будто перестала быть классовой привилегией: даже девушки-цветочницы и торговки безделушками погружались в книгу, когда рядом не оказывалось покупателей {663} 663 John Scott, 1814, Scott 1816, p. 68, 125. . Книжные лавки одна за другой украшали улицы, и разговоры за столиками, ютящимися на мостовых перед ресторанами и кафе, обычно были о красоте и живописи или «умозаключении на какую-нибудь запутанную область высшей математики» {664} 664 Ibid., p. 84. .