Евгений Бузни - От экватора до полюса

Сейчас мы ничего подобного не сделали, хотя, может, и следовало для поддержания традиции. Однако сами мы не догадались, а Манджула не подсказала. Да, может, у танцоров это не принято.

Итак, Манджула готова к танцу. Я всё ещё не понимаю, как она собирается исполнять его, когда здесь нет хотя бы барабана — здесь он называется «табла» — для передачи ритма. Камеры готовы к съёмкам. Я киваю Манджуле. Она становится в позу, бросает быстрый взгляд на мать, сидящую на траве, подогнув под себя ноги, и я слышу уже знакомое:

— Та-ти-ти-та-та, та-ти-ти-та-та.

— Вот оно что, — подумал я, — как же я сразу не сообразил, что мать проводит с нею репетиции всегда сначала без музыки, вот как сейчас, отбивая ритм ладонью на траве?

Манджула танцует. Выпад на правое колено, на левое, вращение. Темп всё ускоряется. Вдруг — ах, какая досада! — диадема с головы сместилась на лоб. Чувствую, что танцующая девушка заметила. Она слегка приподняла голову и продолжает танцевать. Нельзя останавливаться, как нельзя прерывать песню, обрывать стих, не закончить сказку. Всегда появится чувство неудовлетворённости, неполноты радости от искусства, которым живёшь.

Площадка для танца невелика, значительно меньше сцены, но как умело девушка использует каждый её кусочек: шаг вправо — поклон, шаг влево — разворот. Знаю, как часто говорят танцоры: «Уберите всё со сцены», «Нам не хватит места», «На такой площадке я не помещусь» и, откровенно говоря, далеко не всегда это бывает оправдано, часто в этом больше фанаберии, требования большего внимания к себе.

Манджула ничего не сказала, а просто мысленно рассчитала движения и ни разу не сбилась. Белыми бабочками порхают, падая под ноги, цветы, срывающиеся с косы во время резких движений. На фоне зелёных деревьев они напоминают снежинки, неожиданно попавшие в лето.

Манджула приседает, поднимается, наклоняется в разные стороны. И руки. Как много они значат! Они готовы обнять, ударить, просят, отталкивают. Руки живут своей жизнью. По ним можно узнать всё, даже не глядя в лицо танцовщицы. Но без него всё же нет танца Бхарата. Оно улыбается, плачет, кричит, помогает рукам, слышит музыку и дышит ею. Здесь нет мелочей. Каждое движение — мысль. И кажется таким естественным смотреть индийский танец под лучами индостанского солнца среди зелени деревьев и трав, под щебетанье птиц и равномерные звуки женского голоса: та-ти-ти-та-та, сливающийся с танцем в единое целое, прекрасное, каждый раз новое и неповторимое.

У меня в кинокамере кончается плёнка. Но и танец подошёл к своему финалу. Манджула замирает в последнем движении, сложив ладони перед грудью. «Намасте», то есть «До свиданья» — говорят они нам. Кто-то аплодирует, кто-то благодарит по-английски. Манджула подходит к матери, сконфуженно показывая на лоб и поправляя соскользнувшее украшение. Мы окружаем их, дарим сувениры, благодарим.

— Манджула, — прошу я, — расскажи, пожалуйста, немного об индийском классическом танце. В чём его сложность и почему его приходится долго изучать?

Несколько секунд девушка как бы собиралась с мыслями, а потом начала рассказывать:

— В древности индийский классический танец был частью богослужения и исполнялся только образованными девушками, которые пользовались большим уважением, так как они танцевали в храмах. К танцовщицам предъявлялись очень высокие требования. Они должны были быть молодыми, не очень полными и не очень худыми, не высокими и не низкими, с красивыми лицами, большими глазами, обаятельными улыбками и лёгкими, ловкими, уверенными движениями. Кроме того, танцовщицу не допускали к исполнению танца, пока она не изучит сто восемь положений рук и ног и тридцать две комбинации этих положений. Но и это ещё не всё. Танцовщица должна уметь петь, щёлкать пальцами и быть очень музыкальной, так как, например, гремящие браслеты на ногах должны звучать в такт музыке в строго определённые моменты, что тоже очень сложно.

В этот день мы долго не расставались с нашими гостями. Манджула переодела костюм и показала обрядовый танец «Пикок», то есть танец павлина. Это было весёлое интересное представление, в котором птица с огромным, красиво распущенным хвостом (в костюме используются настоящие павлиньи перья) старается привлечь внимание самки павлина. Согнувшись, словно превратившись в настоящую птицу и забыв о людях, Манджула то подпрыгивала на обеих ногах, то важно расхаживала, красуясь и разворачивая перья. Мы весело смеялись, а она жила своей жизнью в птичьем царстве, в совершенно другом мире, но жила для нас. Она танцевала.

Раздарив за день всем, кому нужно, максимум своего тепла, солнце Индии уходит за океан. Но жизнь в стране ещё долго не затихает. И то ли на сцене клуба перед сотнями зрителей, то ли в классной комнате или у себя дома Манджула танцует и танцует классические и народные танцы Бхарата, замечательные танцы Индии, в такт которым постоянно звучит мелодичный певучий голос матери Манджулы:

— Та-ти-ти-та-та, та-ти-ти-та-та, та-та-та.

Мы договорились с Велайтеном, что я зайду за ним, когда отправлюсь на эксгаустерное отделение. Перекидываю через плечо ремень кинокамеры, поправляю на груди фотоаппарат, надеваю каску и выхожу из кабинета в длинный коридор нашей конторы, или как мы называем её по-английски «офис». Дверь моего попутчика почти напротив. Заглядываю в его маленькую комнатушку, где едва умещается один стол и пара стульев. Широкие лопасти потолочного вентилятора лениво гонят тёплый воздух, создавая слабую иллюзию прохлады. Кондиционер зональному инженеру по штату не полагается. Здесь, на строительстве коксохимического комплекса, дорогостоящее устройство, охлаждающее воздух, разрешено иметь только ответственному за строительство комплекса, находящемуся в ранге заместителя главного инженера строительства всего металлургического комбината в Бокаро Тэ Эс Гиллу и его главному помощнику, старшему инженеру Эм Пи Варме.

— Мистер Велайтен, — зову я.

— О, Вы уже идёте?

Велайтена чаще всего называют по фамилии, которая не очень распространена, по крайней мере здесь, на заводе, где работают около ста тысяч человек. Он относительно молод. Ему не более тридцати пяти. Увидев меня, Велайтен широко улыбается и поднимается из-за стола. Он мне кажется всегда несколько растерянным, каким-то несобранным, говорит по-английски быстро и не всегда четко, как бы спотыкаясь. Если его не сразу понимают, он с досадой вздыхает и начинает повторять свою мысль или же смеётся и говорит:

— Ладно, поговорим об этом в следующий раз. Мне нравится его улыбка и сам характер — весёлый, добродушный.

Как обычно, на столе у Велайтена я не увидел никаких бумаг. Это меня всегда удивляет. Рядом, в комнатах, где расположились советские эксперты, всюду можно увидеть стопки и папки с чертежами, инструкциями, графиками. В кабинетах индийских инженеров столы, как правило, чисты от документации, будто они существуют только для приёма чая, которым разбавляют и сложную деловую беседу, и лёгкий разговор. Только в столе у Вармы, пожалуй, находятся все основные чертежи.