Евгений Бузни - От экватора до полюса

— Старт!

Синяя кнопка пуска, наконец, нажата. Могучая установка, словно пробудившийся от спячки зверь, начинает набирать обороты, готовясь к бешеной гонке. В этот миг все замерли, затаив дыхание в трепетном ожидании какого-то чуда. Однако в тот момент ему не суждено было быть. Нарастающий рёв двигателя вдруг перекрыл резкий повелительный, немного охрипший от волнения голос Дмитрия Ивановича:

— Стоп! Стоп! Стоп!

Первые мгновения после пуска рука всегда находится возле красной кнопки «стоп», и потому остановка происходит в ту же секунду, как подана команда.

Как только машинный зверь утихомирился, внимание всех обратилось на главного распорядителя ситуации. А он уже быстро отдавал команды рабочим, мешая русские слова с английскими, но главное, показывая жестами, что нужно взять ключи, отверну т ь болты и снять кожух. На вопрос, что случилось, ответил мрачно: Не знаю, но слышал, кажется, посторонний звук. Слово «кажется» никому не понравилось. Остановить махину — дело не шуточное. Это потеря как минимум одного дня. Ведь теперь, если всё нормально, тем не менее надо разбирать машину, протирать детали, смазывать их и снова собирать. Таков порядок. Но в этот раз осторожность оказалась не напрасной. Чуткий слух не подвёл мастера.

Когда сняли кожух, под ним обнаружили несколько обломков электродов и один почти целый. Я взглянул на Дмитрия Ивановича. Обычно доброе лицо его было неузнаваемо злым. Он стиснул зубы, и под щеками забегали желваки. Схватив куски электродов, он поднял их в руке над головой и готов был крушить любого, кто положил их туда. Внутренние силы заставляли вылить гнев на первого попавшегося, но сознание того, что многие окружавшие его не понимали, в чём дело, да и вовсе не были виноваты, пересилило, и он, заикаясь от волнения, сказал:

— Ну, кто это сделал? Ведь раскрутись эксгаустер сильнее, и сумасшедшей тягой подняло бы эти электроды. Тогда они, пулей пробили бы обшивку, и всё разнесло бы к чертям.

Левой рукой он стёр градом льющийся пот, вызванный, по-моему, в этот раз не жарой, к которой все привыкли.

Позже долго разбирались в причинах случившегося. Приезжала даже местная служба безопасности. Однако сошлись на том, что в предыдущий день не успели до конца дня закрыть все люки, и кто-то из сварщиков выбросил туда по недопониманию остатки валявшихся поблизости электродов.

Что ж, могло быть и так. Ведь рабочим здесь только становятся, и многое им ещё непонятно.

Сейчас обстановка возле четвёртого эксгаустера из напряжённой переходит в накалённую. Собрались почти все. Вижу Тэ Эс Гилла, Эм Пи Варму и представителей эксплуатации, окруживших Дмитрия Ивановича и слушающих, как он что-то им горячо доказывает, размахивая руками. К ним уже торопится на помощь начальник комплекса по советской стороне Владимир Григорьевич Кузовков.

Я, как переводчик, обычно иду туда, где больше всего нужна моя помощь. У нас на комплексе в настоящее время работают пятнадцать советских экспертов. Почти у всех разные направления в работе. Тут механики, электрики, наладчики, инженеры по контрольно-измерительным приборам, которых мы зовём просто киповцами, огнеупорщики, вентиляционники, специалист по весовому хозяйству — словом, целый букет специальностей. Один переводчик, разумеется, не может помогать одновременно всем, тем более, что специалисты работают, как правило, в разных местах. Поэтому я ежедневно по утрам провожу получасовые занятия английского языка со всеми экспертами, обучая их основным разговорным моделям, чтобы простые беседы в рабочем порядке они могли вести сами без помощи переводчика, а в случае серьёзных переговоров и при обсуждении деталей или во время сложных работ, как сегодняшний пуск, вызывали меня.

Сейчас, находясь в любом месте зала, я наблюдаю за нашими экспертами, чтобы сразу заметить, кто из них попадает в языковой цейтнот, не укладываясь в свой запас английских слов, и тогда спешу ему на помощь. Теперь она нужна Дмитрию Ивановичу. Понимаю по тем ищущим взглядам, которые бросают индийские инженеры, поворачивая головы в поисках меня, и я уже рядом.

— В чём дело, Дмитрий Иванович?

— Спроси их, почему представители эксплуатации не дают добро на пуск. Кого ещё ждем?

Спрашиваю, Выясняется, что кто-то из больших начальников обещал придти. Дмитрий Иванович сердится:

— Никого они не ждут. Все пришли. Просто тянут почемуто. Уже скоро двенадцать. Дотянут до перерыва, а после обеда то одного не будет, то другого, и опять не пустим сегодня.

Я согласен с ним. Так бывало не раз. Строится какой-то объект. Советские специалисты торопятся, хотят побыстрее закончить, уложиться в график, суетятся, а их контрпартнёры спокойны до удивления, рабочие вообще никуда не спешат. Сложили, к примеру, стену из кирпича несколько криво, наш инженер недоволен, говорит «переделать надо» и боится обидеть каменщиков, а те, напротив, очень рады и тут же разбирают сделанное, чтобы начать всё заново. Принимаешься объяснять, что завод очень нужен стране, а потому работать следует быстрее, чтобы Индия не испытывала нужды в своём металле, потребность в котором постоянно растёт. Они слушают, соглашаются, но работать, тем не менее, не спешат. Парадокс? Да, конечно. Но в чём?

Индийские инженеры с грустью объясняли нам, что все причины бед в перенаселённости страны. Из шестисот с лишним миллионов населения почти пятьдесят процентов людей живут ниже уровня бедности, потому что у них нет работы. Здесь на строительстве государственного завода им хорошо платят. Сотни тысяч людей получили возможность неплохо жить, работая на этом заводе, и миллионы других живут за счёт его же, занимаясь торговлей и обслуживанием тех, кто живёт и работает в Бокаро. А когда закончится строительство? Многим некуда будет деться. Перебраться на другую стройку — дело в Индии не простое. Кругом есть свои голодные, ищущие работу, и потому приехавшему из другого района устроиться где-то очень трудно. Его всюду будут официально считать чужим человеком, и он превратится в нищего. Так зачем же ему торопиться? В этом-то суть несовпадения личных интересов рабочего с интересами всего государства.

Я уже давно понял эту особенность и потому улыбаюсь, видя, как кипятится Дмитрий Иванович. Его тоже можно понять. Человек, проживший немалую и трудную жизнь рабочего, ставший давно мастером своего дела, собирающийся через пять-шесть лет на пенсию и приехавший сюда после длительных уговоров как опытный специалист по монтажу механического оборудования, он делал всё для того, чтобы как можно скорее собрать и пустить оставшиеся эксгаустеры и вернуться домой, где его ждут два взрослых сына, внуки и зима, холодная и снежная, о которой вспоминается, как о несбыточном чуде, когда на тебя наваливается сорокапятиградусная жара чужого края.