Сергей Безбородов - На краю света

На другой день, сейчас же после завтрака, Наумыч, Редкозубов и я двинулись на поиски самолета. Мы забрали на этот раз снеговые очки, компас, веревки, положили в рюкзак 20 банок мясных консервов, резиновый мешок сухарей, банку сливочного масла, пачку спичек. Эти запасы мы решили оставить в гурии.

Шторм к утру стих, но все еще заметал поземок, на куполе ледника лежал густой туман.

Ни самолета ни второй скалы с гурием не было видно в белесоватой мгле.

Мы надели очки и гуськом двинулись в том направлении, где вчера мы заметили самолет. Мы шли двадцать минут, полчаса, час, туман стал густеть, снова вокруг нас сомкнулась белая, бесцветная муть, снова поднялась вдруг метель, и мы повернули обратно.

Мокрые, усталые, злые, мы возвратились в свою палатку.

— Ну, нашли? — бросился к нам навстречу Савранский.

— Ищи ветра в поле, — злобно проворчал Наумыч, пролезая на свое место. — Вымокли только, как цуцики.

Савранский недоверчиво покосился на нас с Редкозубовым и протяжно сказал:

— Ин-те-рес-но.

Отдохнув и напившись чаю, мы снова вылезли из палатки. На этот раз решено было искать вторую скалу с гурием.

Мы блуждали по леднику часа три. То и дело мы подходили к самому обрыву, то и дело дорогу нам преграждали извилистые каньоны, далеко вдающиеся в ледник. Мы выбились из сил, совсем потеряли в тумане всякую ориентировку и кое-как снова вернулись назад.

После обеда мы пошли в третий раз. Мы забрали с собой все пустые консервные банки, которые только накопились у нас, взяли камней, пустые коробки от спичек. По дороге мы вместо верстовых столбов расставляли банки, камни, складывали из спичечных коробочек приметные знаки. Но скоро наши запасы иссякли. Мы опять шли в зелено-розовом тумане, ничего не видя, ничего не различая вокруг.

— Стойте, — сказал вдруг Редкозубов. — Я кое-что придумал.

Он снял со спины рюкзак, развязал его, вытащил банку мясных консервов, потом снова завязал мешок, надел его на спину и, размахнувшись, швырнул банку ребром на снег. Она покатилась, махая этикеткой.

— Лучше бы мячик, конечно, катить, — сказал Редкозубов, — но раз мячика нет, и это сойдет.

Теперь мы смело шли вперед. Теперь мы уже не опасались, что свалимся под кручу ледника. Раз впереди катится банка, значит дорога есть, никуда мы не свалимся.

Но и на этот раз мы повернули назад ни с чем: снова поднялась метель.

Мы уже совсем подходили к своей скале, когда вдруг метель стихла, и, обернувшись назад, Наумыч вдруг увидел вдали, там, откуда мы только что возвратились, высокую черную скалу с гурием на вершине.

— Ну что? Скала или нет? — радостно закричали мы с Редкозубовым. — Теперь верите?

Наумыч засопел.

— Надо еще до нее дойти, посмотреть, скала ли, — может, опять какой-нибудь заструг.

— Хорошо, пошли назад, — решительно сказал Редкозубов. — Теперь хоть видно, куда итти. Не собьемся.

Мы повернули и быстро зашагали назад. Туман немного рассеялся, и нам уже не нужно было катить перед собой консервную банку.

В каких-нибудь сорок минут мы дошли до скалы. Она была очень похожа на нашу: такая же черная, высоченная, дикая, голая. На лысом ее темени стоял высокий, сложенный из больших камней столб — гурий.

Мы подошли к гурию и тщательно осмотрели его со всех сторон.

— Вот здесь похоже, что кто-то копал снег, — сказал Редкозубое, показывая на небольшую ямку у подножия гурия. — Может, Шорохов отсюда и выкопал консервы-то?

— Может быть, — согласился Наумыч, осматривая ямку. — А ну-ка, покопайте поглубже.

Мы вытащили охотничьи ножи и, став на колени, принялись ковырять крепкий снег. Наумыч стоял тут же и наблюдал за нашей работой.

Вдруг что-то звякнуло, заскрипело под ножом Редкозубова.

— Что-то есть! — обрадовался Редкозубое, и мы принялись копать с еще большим усердием. Вот уже показался металлический край не то коробки, не то банки. Мы сделали ямку пошире и выворотили большую плоскую четырехугольную коробку.

— Бидон, — сказал Наумыч. — Наверное, керосин.

Мы очистили бидон от снега и с трудом отвинтили заржавевшую пробку.

Редкозубов понюхал, покачал головой.

— Не похоже на керосин. Вроде спирта что-то.

Наумыч взял у него бидон и тоже понюхал.

— Денатурат, что ли? — нерешительно сказал он. — Наверное, выдохся.

Мы опять завинтили пробку, положили бидон в яму и засыпали снегом. Свои банки и мешок с сухарями мы заложили внутрь гурия между камней так, чтобы сразу было видно, что в гурии что-то лежит.

Потом мы написали записку:

«1 марта 1934 года. Экспедиция по розыскам советского самолета У-2. Оставлено в гурии 20 банок мясных консервов, банка сливочного масла, мешок сухарей и пачка спичек. Советская полярная обсерватория находится отсюда на северо-северо-западе, в двух переходах вдоль береговой линии. Ближайший нанесенный на карте мыс — мыс Сесиль Гармсуорт в двадцати километрах на восток. Доктор Руденко, борт-механик Редкозубое, метеоролог Безбородов».

Мы завернули записку в резину, потом в свинцовую бумагу от шоколада, обмотали проволочкой и крепко-накрепко привязали к одному из камней гурия.

Уже темнело; мы поспешно двинулись назад и через час благополучно спустились к своей палатке.

Была уже ночь. В палатке светился огонек. Прислонившись к стойкам палатки, у входа неподвижно стоял Савранский. В руках у него была винтовка.

— Что же как долго-то? — недовольно сказал он. — Я уж стрелял, стрелял, думал, что вы заплутались на леднике. Уже собирался вылезать наверх и жечь ящик. Даже керосина отлил.

— А мы около гурия были, — радостно сказал Наумыч. — Теперь наше дело верное. Черви козыри!

Все вчетвером мы залезли в палатку. В железной печке едва шипел «на малой скорости» примус.

— Каша, поди, вся перепрела, — ворчливо сказал Савранский и начал раздавать нам ложки. — Расскажите про гурий-то. Завтра обязательно вместе с вами пойду. Надоело мне киснуть тут у примуса.

После ужина Наумыч придвинул к себе свечку, достал свою куцую, обстриженную карту, разложил ее на коленях.

— Значит, гурий этот вот здесь, — проговорил он, ставя на карте маленький крестик красным карандашом. — Ну, правильно, мы так и написали в записке, что километрах в двадцати от мыса Сесиль Гармсуорт.

Он свернул карту, спрятал ее в сумку и сказал Савранскому:

— Как у нас с харчами? Сколько мы еще можем здесь пробыть?

— Самое большее два дня, — не задумываясь сказал Савранский. — Мы уже пятые сутки в дороге. Два дня еще просидим здесь, — будет семь. На обратную дорогу надо еще трое суток класть, а ведь вы в гурий сколько харчей положили! Я уж и то рассчитываю на урезанный паек. А то бы завтра надо обратно поворачивать.