Георгий Астахов - Бамбуковый меч

— Видишь, — сказал на следующий день Киёси, — телефонный кабель приобрел в сознании покупателей совершенно новый, сентиментальный образ. У нас он зовется английским словом "имедж"… — Голос Киёси при этом оставался громким и не выражал никаких эмоций. Как видно, у него самого реклама давно уже не вызывала никаких чувств.

Часто реклама использует уже готовые "имеджи" и приспосабливает к ним свои товары.

Японцы с большим уважением относятся к традициям, — и своим, и чужим.

То, что дышит живой стариной, как подернутая благородной паутиной времени древняя китайская чаша с ее потрескавшимся тусклым лаком, окружено здесь всеобщим уважением и нерушимым авторитетом. Все товары, имеющие хоть какое–то отношение к традиции, также считаются надежными и солидными, словно они освящены веками, проверены временем.

Мимо известных всему миру ярко–зеленых и ровных английских лужаек для гольфа бегут подростки, одетые в школьную форму прошлого века. По множеству признаков видно, что эти удивительные теперь сюртуки и белые чулки они надели не для того, чтобы позировать кинооператорам, они носят их каждый день. Через несколько мгновений видно, как ученики сидят за высокими партами и слушают, что рассказывают им, картинно жестикулируя, учителя в длинных черных мантиях и в плоских шапочках с кистью на боку. А потом ученики играют с учителями в гольф. Фильм завершает голос диктора:

— В Англии до сих пор сохраняются традиционные старинные школы. А тот, кто любит традиции, пьет кофе "Максвелл"!

Какова связь этого сорта кофе с традициями — неизвестно, да это и не интересует никого.

Как и для многих народов Востока, цвета для японцев наполнены глубоким смыслом. Белый цвет символизирует чистоту и искренность, черный — надежность и силу, желтый — богатство, а сиреневый — элегантность, благородство и красоту, и все, что обозначают другие цвета. До сих пор придворные халаты во дворце императора и мантии иерархов буддийской церкви переливаются сиреневым шелком.

Каждую осень в толчее метро, на улицах, в магазинах и в лавках можно видеть странных, похожих друг на друга людей. Пожилые, одетые в одинаковые блеклые костюмы, они были модны в начале века, или в нелепые кургузые фраки, они кажутся выходцами с того света. Желтыми пальцами они сжимают свертки нежного сиреневого шелка. В них покоятся свадебные подарки, а странные люди эти направляются на свадьбу, потому что осень — давнишняя их пора в Японии.

В старину все земледельческие народы устраивали свадьбы осенью, после сбора урожая, но, пожалуй, одни лишь японцы сохранили эту традицию до сих пор.

В дни осени реклама поет свадебные гимны и горит радостными улыбками невест. Молодые супруги, в национальных кимоно или европейских фраках и платьях, красуются рядом с товарами, подчас не имеющими никакого отношения к браку: сапожными щетками, строительным щебнем или новыми мусорными ведрами. Но сейчас и они объявлены неразлучным другом свадьбы.

В вагонах метро колышется на ветру свежий плакат, на котором изображена многозначительно улыбающаяся девица. "Хотя ни я, ни мой жених — не христиане, но все ж…" — написано на плакате, который рекламирует новую манеру праздновать свадьбы — по католическому обряду. Казалось бы, ничего нового в этом нет, скорее наоборот. Но здешние бракосочетания проходят не в католических соборах, — которых, кстати, не так много в этой стране, — а в ресторанах, где создается интерьер католических храмов. Это сомнительное новшество не получило бы распространения ни в одной капиталистической стране, но в Японии оно не вызывает удивления. Любители торжественных и эффектных церемоний, японцы с готовностью перенимают чужие обычаи, однако не вникают в их суть и не верят им. Весело шумят свадьбы в ресторанных залах с бархатными скамейками вместо стульев, и где напротив входа красуется подобие алтаря…

Издавна церковь не принимала в Японии участия в бракосочетании. Главенствующий здесь буддизм освящает лишь рождение и смерть. Не устраивал свадебных церемоний и синтоизм, — сохранившийся до наших дней конгломерат древних культов. Но не из синтоизма ли восприняли японцы свою удивительную способность подражать другим, не изменяясь при этом самим? В средние века синтоизм воспринял у буддизма часть его утонченной теории и даже свое название, но от этого только выиграл, оформившись и приняв современное обличье. А в наши дни синтоизм перенимает у католической церкви ее пышный обряд венчания, и на многих свадьбах теперь красуется белым одеянием молодой синтоистский жрец в черном колпачке и всеми своими жестами и телодвижениями удивительно напоминает католического пастора.

В эти дни на улицах городов внимание прохожих неизменно привлекает красивый и сложный рекламный плакат. Жених и невеста неподвижно возвышаются в центре его, облаченные во множество халатов, украшенных дворянскими гербами. Стоящие рядом воины задумчиво смотрят вдаль и сжимают в руках древние копья. У ног новобрачных примостились два синтоистских жреца и дуют в длинные архаичные флейты, на каких не играют и нынешние жрецы. По лицам жрецов видно, что мелодия их флейт резка и однообразна, но она волнует сердце ароматом давно минувших времен. Волнение читаем мы и в глазах жрецов, благословляющих прекрасный обряд… Но в ту древнюю пору семьи в нынешнем понимании не существовало, и, значит, не мог возникнуть такой обряд. И все–таки грустно играют флейты, украшая своей музыкой обычай, которого никогда не было…

— А это не имеет значения, существовал такой обычай, или нет. Мы здесь историей не занимаемся! — объяснил мне Киёси. — Наша цель одна, и мы достигаем ее так, как считаем нужным.

В одной из новейших рекламных кинолент девушка надевает белую мужскую рубашку, элегантные черные брюки, широкий бальный пиджак и в довершение приклеивает себе длинные рыжие усы. После этого она выходит на улицу и грациозно шагает, помахивая тростью, а прохожие оглядываются ей вслед в немом и неподдельном восторге.

— В чем смысл этой рекламы? — спросил я однажды у Киёси.

— В том, — ответил он, — что истинная красота уравнивает и мужчину, и женщину. А кроме того, этот ход мыслей близок японскому сердцу. Был ли ты в знаменитом храме, где в сумраке мерцает тысяча позолоченных статуй Будды? Когда проходишь мимо них босиком по каменному полу, то видишь фигуры и стариков, и молодых, изображения и мужчин, и женщин. Однако все они — образы вечного Будды, который не имеет ни возраста, ни пола.

И еще заметил ли ты, что девушка в мужском костюме не японка, а европейка? Это также усиливает воздействие рекламного фильма на японскую аудиторию, ибо он затрагивает сразу две чувствительные струны в душе японца: любовь к традициям и уважение к европейцам.