Изабелла Эберхард - Тень ислама

Бедуин в грязном хаике чувствует это, но не говорит, а поет… Джилали ни разу не объяснил мне, почему он не оканчивает своих песен.

В прошлом году все ехавшие в Бехар направлялись восточнее гор, на маленький военный пост Бу-Яла, а теперь, с переносом пограничной черты далее к западу, первым этапом служит пост Бу-Аех, лежащий в тридцати пяти километрах от Бени-Унифа.

…Десять часов утра. Долина воспламеняется. Бурые испарения колеблются на изменяющем свои очертания горизонте. Раскаленный песок пышет зноем. Тонкая струйка крови сочится из пересохших ноздрей наших кобылиц. Сильная истома овладевает мною, и, сидя в удобном арабском седле, я качаюсь в нем, как в люльке.

Сегодня мы могли бы сделать два перехода и заночевать в Бен-Циреге. Но к чему торопиться?

Остановимся в Бу-Аехе.

Нужно приблизиться к самому входу в этот «поселок» для того, чтобы заметить его — настолько цвет его построек сливается с цветом окружающей почвы.

Десятка полтора досчатых бараков, земляной редут и около сотни бесформенных шалашей из хвороста для работающих на постройке железной дороги марокканцев — вот и все, что составляет Бу-Аех.

Линия казенной железной дороги оканчивается в трех верстах выше поселка, и строительные работы вносят в жизнь этого затерянного поста некоторое торговое оживление.

В одном из бараков поселка за деревянным столом несколько человек испанцев в своих коротких куртках и больших фетровых шляпах пьют анисовую водку. Эти нескладные, точно высеченные топором люди легко переносят и самую страшную жару и какие угодно лишения.

Через маленькое окошко, проделанное в стене барака, приказчик французского пакгауза в Бен-Унифе выдает рабочим харчи. Я замечаю, что из рабочих все марокканцы и Берберы переменили свои красивые туземные лохмотья на безобразное европейское старье «трабахар», очень не идущее к их большим белым тюрбанам.

Только люди из Фигига и Тафилалы сохранили свои арабские отрепья. Но это случайные работники. Достаточно им почувствовать в кармане двугривенный — и они уже торопятся к себе домой.

Сойдя с лошадей, мы расположились на отдых несколько в стороне от бараков поста и мавританской кофейни, в густой тени больших, как старые дубы, мастиковых деревьев.

В то время, как мы пекли себе картофель, вокруг нас прогуливались, под присмотром легионеров, люди в синих блузах и серых беретах. Я узнала в них «исключенных» из армии, людей последней категории, военных преступников, которых назначают на общественные работы на отдаленных постах. Некоторые из них были оголены до пояса, и тела их были покрыты особою парижскою татуировкой с изображениями пессимистического, кощунственного и, главным образом, непристойного характера, что казалось противным и диким даже в этой дикой стране.

От скуки исключенные и легионеры подошли поговорить с нами. В первую минуту мне было забавно, и я едва удерживалась от смеха, слушая, как они говорили между собою:

— Он недурен, этот арапчонок, у него тонкая кожа!

К нам присоединились и туземные всадники, мохацни. Они из Бени-Унифа, и в них я узнала моих прошлогодних друзей.

Вместе с ними мы приготовили кофе в артельном баке и начали беседовать так, как обыкновенно беседуют люди юга — коротенькими фразами с наивными шутками, без всякого неприличия в словах.

Расположившиеся на вершине холма на самом солнцепеке сохары дуи-мения подошли и сели возле нас. Мохацни сейчас же начали подтрунивать над их странным говором. Кочевники, насколько умели, не оставались в долгу. Но сквозь внешнюю безобидность шуток чувствовалась старинная ненависть, разделяющая людей алжирского плоскогорья и марокканцев.

Посидев короткое время, сохары ушли, а мохацни начали приготовлять «меллу», т. е. дорожный хлеб.

Один из всадников, разложив лошадиную торбу, начал месить на ней тесто из манной крупы, смоченной водою из козьего бурдюка. Джилали вырыл руками ямку в песке, другие пошли за дровами.

Мелла, говорит один из всадников, то же самое для людей, что альфа для лошадей: она не дает жиру, но делает человека бодрым.

Вечером унтер-офицеры 1-го Иностранного легиона, видевшие меня в прошлом году во время экспедиции в Хад-жерат-М’гил, узнали меня и устроили по этому случаю маленький праздник.

Я унесу о своих хозяевах тем лучшее воспоминание, что, хорошо зная, кто я, они с уважением отнеслись к моему инкогнито.

Мы долго засиделись за незначительною беседою, веденною ради одного только удовольствия поговорить о разных местах Сахары, о «бледе» [12] Блед — в Сев. Африке внутренние районы, отдаленные сельские местности ( араб ., фр .) ( Прим. ред .). , передвижениях войск, строительных работах, о будущности этого затерянного уголка.

В этот вечер, после общего ужина в унтер-офицерской столовой, я сама чувствовала в себе душу солдата юга. Без всякой принужденности интересовалась я рассказами этих простых и честных людей и слушала их с таким же удовольствием, как слушают сказки на посиделках в крестьянской избе, случайно попав туда после долгого военного похода.

Таким именно образом в моей памяти, вместе с бивачными огнями, находят себе лучшее место семьи и очаги…

В часы одиночества и мечтаний я снова вижу их в дыме моей папиросы, и они укрепляют мои нервы гораздо лучше, чем воспоминания о минутах восторга, оставляющих после себя ничем не заполнимую пустоту, и чем надежды на высокие качества людей, — надежды, всегда или почти всегда кончающиеся разочарованием с одной стороны и банкротством с другой.

Я пришла к тому заключению, что никогда не следует искать счастья. Оно идет по дороге, но всегда в обратную сторону… Часто я узнавала его.

Ночь опустилась уже над долиной. В редуте легионный горнист начинает выводить протяжные ноты сигнала для тушения огней.

На этих маленьких уединенных постах вечерний сигнал производит какое-то особенно грустное впечатление — после него чувствуешь вокруг себя пустыню.

Шум утихает, и последние огни гаснут. Я засыпаю, счастливая и довольная всеми и своею судьбою. Завтра я отправляюсь в новые места, и кто знает — вернусь ли я когда-нибудь отдыхать к подножию этого редута, в этой же обстановке, которая мне сегодня так нравится?

Мы покидаем Бу-Аех в час самой приятной утренней прохлады. Слабый свет заходящей луны скользит по черным камням тропинки.

Замечтавшийся было Джилали говорит мне, что лучше подождать дня для того, чтобы пройти ущелье Бен-Цире-га, ибо в темноте там всегда можно наткнуться на разбойников.