Энтони Бурден - Мясо с кровью

Окажусь ли я достаточно глуп, чтобы заказать еды… ну, я, не заглядывая в меню, знаю, что у них есть. Жареные кабачки, жареная моцарелла и, разумеется, кальмары в красном соусе. А еще — кое-как приготовленный пирог с картофелем и мясом, горячие французские сэндвичи с солоноватой «подливкой», гамбургер с вялым огурцом и ломтиком незрелого помидора, классическая картошка фри. Сладкая итальянская сосиска с пюре — и клейкое подобие ирландского рагу, где будет уйма картошки и немного жесткого мяса.

А как насчет морепродуктов? Не дождешься, парень.

Бармен — ирландец. Приехал по студенческой визе лет десять назад и живет себе припеваючи.

Повар, впрочем, мексиканец. Бедолага, получающий десять долларов в час, — возможно, ему еще приходится вдобавок мыть посуду. Иммиграционная служба проявляет к нему интерес: если они заметят его стрижку «под горшок», когда вечером он поедет домой, в Квинс, то у парня будут проблемы. Он не похож на ирландцев и канадцев, и Лу Доббс каждый вечер требует по радио его головы. [21] Лу Доббс — популярный американский теле- и радиожурналист, ведущий программ на Fox Business Network и CNN, известен как ярый противник нелегальной иммиграции и предоставления права работы иностранцам в США. (Кстати, обратите внимание, что Доббс так не страдает по поводу нашей северной границы. Может быть, белые жители Канады делают эту огромную транзитную зону более приятным местом.) Повар в ирландском баре тем временем рискует столкнуться с еще одной проблемой — с городскими хищниками, которые караулят его (как и прочих мексиканских поваров и посудомоек) у выхода из подземки, когда он возвращается домой в пятницу — в день выдачи зарплаты. Он везет с собой наличные, сам не отличается крупными размерами и вряд ли станет звать полицию. Идеальная жертва.

Напротив, парень, который наливает мне выпивку, как и большинство англоязычных нелегалов, уже много лет умно дурачит систему — это освященный временем процесс, с которым прекрасно знакомы все страховые компании. Сначала — какие-нибудь курсы, чтобы получить студенческую визу. Продление. Рабочая виза. Выходные за границей. Друзья с хорошими связями, которые, например, владеют сетью ирландских баров, они могут написать рекомендательное письмо, восхваляя твои бесценные, уникальные навыки, которых недостает местным барменам. И уже никто не обратит внимания. Но я отклоняюсь от темы.

«Бушмиллз» или «Джеймсон», «Кельтик» или «Рейнджерс» — не важно. Этот ирландский бар объединяет все религии. Никто не удивляется, не поднимает бровь. Здесь очень мало ирландцев, если приглядеться. И разумеется, «Гиннесс».

Владельцу принадлежат десять-двенадцать подобных пабов: они выглядят одинаково и носят названия вроде «Пэдди Макги», «Симус О’Дул» или «Молли как-ее-там» — всех этих личностей никогда не существовало. Но тем не менее я счастлив здесь, в окружении бильярдного стола, музыкального автомата, неизбежной мишени для дартс, пива «Мусхед», игрушечных паровозиков, фотографий ирландских писателей, которые никогда сюда не заходили и которых никто никогда не читал. Хотите поговорить о Джойсе или Биэне? На полке почти наверняка стоит запыленный бюст Йейтса — но начните цитировать «Второе пришествие», и вас выкинут на улицу как нечего делать.

Кто тут бывает?

Офисные сотрудники — без пиджаков, но при галстуках или, наоборот, в пиджаках и без галстуков. Ресторанная прислуга, улизнувшая пропустить стаканчик, пришедшая после смены или, наоборот, подкрепляющаяся перед работой. Люди, потрепанные жизнью. Не сломленные, не забитые, вроде шахтеров или безработных литейщиков… просто недовольные тем, как все складывается. Они еще не готовы идти домой. Они покуда слишком трезвы для того, чтобы сесть в метро. Лучше достичь приятного опьянения, прежде чем вернуться в обычную жизнь.

Здесь я чувствую себя как дома — а потом из динамиков начинает литься Gnarls Barclay, и я переношусь в Бейрут. Я абсолютно уверен, что никто в этом баре не чувствует себя так, как я. Не то чтобы во мне говорил посттравматический стресс или что-то подобное — то есть все не так плохо (для меня). Я имею в виду внезапную грусть, некое смятение, внутренний беспорядок… образ средиземноморского, европейского, арабского города у моря… ракеты, взмывающие над горизонтом, — они лениво летят над аэропортом, а потом падают, с запоздалым хлопком. Запах сгоревшего реактивного топлива. Эта песня, более чем что-либо, заставляет меня ощутить свое отчуждение от людей, которые могли бы, в иной жизни, десять лет назад, быть моими здешними собутыльниками.

Я никогда не стану тут постоянным клиентом. Как и в любом другом баре. Даже в так называемом «литературном». Если вы хоть однажды проводили десять минут в подобном месте — среди язвительных, раздражительных, красноносых, вислобрюхих седоволосых придурков, которые чересчур громко болтают, оглушительно смеются и втайне ненавидят друг друга, вы дважды задумаетесь, прежде чем вновь взяться на сочинительство. Я преклоняюсь перед хорошими писателями, но полагаю, что общаться более чем с одним литератором за раз — все равно что оказаться в клетке с голодными, но беззубыми виверрами.

— Ты не шеф-повар, — говорит однажды поздним вечером парень в баре — уже в другом, в баре для «кулинаров». Если не ошибаюсь, это была рекламная поездка, и ночью мы отправились выпивать вместе с поварами и официантами из отеля. Это было в Портленде? Сиэтле? Ванкувере? Не помню.

— Ты не повар, — повторяет парень, пьяно глядя на меня и покачиваясь. — Ты даже не готовишь.

Мои спутники, у которых только что закончилась долгая смена на кухне, слегка отступают, ситуация им явно не нравится. Я, в конце концов, написал «Строго конфиденциально» — но, давайте признаем, парень прав. Он пьян и зол и, как большинство людей, у которых дома лежат захватанные, заляпанные едой экземпляры моей книги (а может быть, он одолжил ее почитать у приятеля), он чувствует себя обманутым. Я — еретик, который покинул его и всех остальных, отрекшись от Единой и Истинной церкви Поваров, работающих по специальности.

Посмотрите на меня и на мой красивый пиджак — вот я стою здесь, весь такой знаменитый, ну и так далее.

— Да пошел ты, — сказал парень. — Ты бросил готовить. Ты больше не с нами.

Я не оскорблен (хотя и обижен) и даже готов обнять его. Еще пара стаканчиков — и я, возможно, так и сделаю.

Я не повар. Не кулинар. Шеф-повара, которые умеют готовить лучше, чем когда-либо умел я, хорошо это знают — и могут даже не говорить. Им уж точно нет нужды высказываться мне в лицо, по примеру парня, который притискивает меня к стойке изо всех сил, от обиды и гнева. Вскоре он весьма уместным образом разрешит проблему, потребовав угостить его текилой.