Константин Стогний - Утерянное Евангелие. Книга 1

На берегу морской гавани Кярдла острова Даге они сидели у ночного костра все вместе — пират Клеркон, Хальфредр Беспокойный Скальд, Уис-музыкант и Астрид Эйриксдоттир. Сидели и пили эль. А юноша-раб им прислуживал.

— Ты, Скальд, великий поэт, — провозгласил захмелевший Клеркон. — Никто, кроме тебя, не слагал саг обо мне. Завтра, как я догадываюсь, вы уйдете, так что расскажи мне эту сагу еще раз, напоследок, друг мой драгоценный!

Звездное небо внимало Скальду, когда тот читал нараспев свою сагу о битве норвежского снеккара и двух эстонских драккаров. И хотя Уис-музыкант аккомпанировал Скальду на эстонских гуслях-каннель, читал поэт по-норвежски. Да, за последние годы он выучил эстонский язык, но стихи мог слагать лишь по-норвежски.

Звезды на Балтике нечастый, но надежный ориентир. Вот почему россы на своих ладьях тоже присоединились к звукам саги о капитане Клерконе. То Сигурд Эйриксон командовал движением весел: «en-to, en-to, en-to». Огромная глыба драккара на тридцать пять пар весел вошла в гавань и пришвартовалась у крепости Кярдла.

— Это ты, Клеркон? — раздался окрик с борта ладьи. — Встречаешь гостей заморских?

— А вы кто, гости заморские? — отозвался пират, раздосадованный тем, что сагу Скальда прервали.

— Я Сигурд Эйриксон, воевода князя Хольмгарда, прибыл за данью, что ты задолжал за три года. Со мной Торгисль, сын Торольва Вшивая Борода, и он утверждает, что ты ему тоже кое-что должен!

С борта ладьи посыпались дружинники со швартовыми канатами.

— Все, что я должен князю Хольмгарда, я готов отдать, воевода, а вот Торгислю Торольвсону я ничего не должен — я победил его отца в честном поединке, у меня тут и свидетели есть.

— А ну-ка, друг мой любезный, — обратился Клеркон к Хальфредру. — Доскажи свою сагу, как мы бились с Торольвом Вшивая Борода!

И снова зазвучали гусли Уиса-музыканта, и Скальд продолжил сагу о событиях шестилетней давности, а россы слушали его речь, сгрудившись вокруг костра и опершись на свои боевые топоры с длинными рукоятями.

Когда Хальфредр Беспокойный закончил свой сказ, Торгисль подвел Олафа к Астрид и произнес:

— Вот твоя мама, малόй!

Олаф растерялся. Он так долго мечтал найти свою маму, но в то же время никогда не слышал, чтобы Торгисль разговаривал! Мальчик бросился к женщине, обнял ее и расплакался. Астрид тоже тихо плакала. От счастья. Она, свободная женщина, гладила волосы сына, целовала его в макушку, что-то шептала сквозь слезы… Сестру наконец обнял и грозный Сигурд…

— А ты, оказывается, не немой, Молчун? — похлопал по плечу Торгисля воевода.

— Я поклялся не разговаривать, пока не отомщу за смерть своего отца, но сага Скальда отменила все мои клятвы.

Драккар Сигурда Эйриксона, груженный моржовой костью, китовой кожей, батистовыми тканями и серебряной утварью, взял курс на Хольмгард. В Финском заливе их накрыл плотный туман. И штиль. Можно было бы идти на веслах, но куда? Ночью не видно звезд, днем — солнца. Гребцы задвинули весла и полулежали на своих скамьях в ожидании хоть какого-то просвета. Но туман был такой густой, что с кормы с трудом просматривался нос корабля. На носу сидел Олаф с Астрид и Сигурдом.

«Мой дядя столько рассказывает о Кенугарде, — думал мальчик. — А я не устаю слушать о его красоте и богатстве».

— Знаешь, что я делаю, когда боюсь, мам? — спросил Олаф у Астрид.

Та покачала головой.

— Я молюсь Христу, — заявил ее сын. — Он отдал свою жизнь, чтобы избавить нас от бедствий, боли и горя. Вот что мы делали с Буртси — молились Иисусу Христу. Поэтому крепись, мам.

Астрид посмотрела на Сигурда. Тот молчал, вглядываясь в кромешный туман в надежде увидеть хоть какой-нибудь ориентир.

— Давно не видел такого тумана, — заявил Хальфредр Беспокойный. — И так далеко от берега.

— А я вообще уже давно ничего не видел, — горько пошутил Уис-музыкант.

— Может, это проклятие? — спросил Бивой.

— Это не проклятие, — заверил всех Сигурд. — Просто туман и ничего больше.

Когда даже через ночь туман не рассеялся, Олаф встал на колени и сложил руки на груди в молитве:

— Это твоя лодка, Господи! Это твои люди, Господи! Мы просим тебя послать ветер! Разогнать туман! Мы молим тебя послать ветер и направить нас в Хольмгард. Мы молим тебя, Господи, взять нас за руку и отвести к князю Вальдемару!

Но ничего не изменилось от молитвы мальчика: рассеянный солнечный свет с трудом проникал на палубу драккара. Штиль и туман. Туман и штиль…

Уже давно были спеты все песни, пересказаны все саги, струны на гуслях Уиса-музыканта, сделанные из конских волос и кишок, отсырели. Закончилась пресная вода. Бивой зачерпнул ковшом воду за бортом и отпил.

— Будешь так делать — умрешь, — предупредил его Сигурд.

Олафу больше всего было жаль маму. Ему казалось, что она сильнее всех страдала от морской болезни и жажды. Но нет: ночью умер один из раненых бойцов. Товарищи раздели его, разули и сбросили босого мертвеца за борт.

Уису снились кошмарные сны, где он снова мог видеть, но все, что он мог видеть — это реки крови и окровавленные трупы.

Ночь сменяла день, но туман не рассеивался.

— Нет ветра, нет течения, — сказал в очередную непроглядную ночь Бивой.

— Думаешь, это из-за мальчика-христианина? — спросил чубатый, которого звали Велига.

— Конечно! — ответил без всяких сомнений Бивой.

— Как мы его убьем? — прошептал Велига.

— Я сам, — негромко ответил Бивой, достал из-за пояса нож и начал пробираться к носу ладьи.

Он уже практически добрался до Олафа, спящего в объятиях матери, когда снизу взметнулась рука с кинжалом и в грудь Бивоя вонзился клинок. Несостоявшийся убийца хекнул. Торгисль поднялся, выдернул из груди Бивоя свой кинжал и столкнул заколотого за борт. От громкого всплеска проснулись все вокруг.

Дружинники обнажили мечи. Им пришлось не по нраву, что новенький зарезал их соратника.

— Это все из-за мальчишки-христианина! — пояснил всем Велига.

— Заткнись! — приказал Сигурд.

— Он убил одного из наших, — обвинил Торгисля чубатый Велига.

— Я предупреждал вас! — прорычал Сигурд, встав на сторону своего земляка против славян. — А теперь отвали!

Дружинники разошлись по своим лавкам. Сначала варяги, а потом и славяне. На носу остался стоять с топором наготове лишь Торгисль. Гребцы напряженно наблюдали за ним со своих лавок. Наконец сел и Торгисль, лицом к вероятным противникам. Он демонстративно положил топор перед собой. За его спиной жались друг к другу Олаф и Астрид. Рядом с Торгислем устроились Хальфредр и Уис-музыкант. Сигурд сидел спиной к правому борту, между родственниками и своей чуть было ни взбунтовавшейся дружиной.

Туман и штиль. Туман и штиль…