Константин Стогний - Утерянное Евангелие. Книга 1

Торгисль дремал, положив голову на борт. Он хотел спать, но не мог уснуть. Ладья покачивалась на волнах, в такт этим покачиваниям по палубе каталась маленькая деревянная бадейка, скрепленная железными кольцами. Норвежец встал и на ослабевших ногах добрался до нее. Он остановил ее движение и поднял. Нестерпимо хотелось пить.

Очнувшийся Сигурд наблюдал, как его земляк наклонился с борта и зачерпнул воды деревянной емкостью. Торгисль приготовился сделать небольшой глоток соленой гадости, чтобы хотя бы просто промочить пересохшие горло и рот. Но вода не была соленой. Даже наоборот: вода была вкусной, как молоко матери!

Сигурд наблюдал, как жадно пьет Торгисль и тихо засмеялся. Проснулся Олаф. Мальчик увидел, как Торгисль протянул бадейку его дяде, жестом предлагая попробовать. Бадейку перехватил Велига.

— Смерти нашей хочешь? — спросил чубатый и отпил.

Он вздохнул и осушил бадейку до дна. Потом поднялся, повернулся к Сигурду и сказал:

— Пресная вода!

Сигурд выхватил у него бадейку, зачерпнул воды сам и отхлебнул

— Это речная вода! Должно быть, мы в устье Невы. А река — это берега, ребята!

Проснувшиеся дружинники с новой надеждой принялись всматриваться в кромешную мглу.

Наутро туман поредел, и стали видны дремучие леса невских берегов.

— Весла в воду, сонные куры! — скомандовал Сигурд. — Неву пройдем, а там и Ладога не за горами!

В Хольмгарде, который местные называли Новгородом, Сигурд Эйриксон скрыл ото всех, что привез из Эстланда не только дань за три года, но и наследника великого норвежского престола. Воевода снарядил в Кенугард караван плоскодонных речных ладей-шитиков. В них погрузили дань, что платил новгородский князь великому киевскому князю Святославу Ингварсону. С ними в Кенугард он отправил свою сестру Астрид, племянника Олафа и Скальда с Уисом-музыкантом. Торгисль остался служить в дружине князя Вальдемара вместо убитого им Бивоя.

— Астрид, сестра моя, — говорил воевода Сигурд. — В Хольмгарде вас могут найти убийцы, подосланные ярлом Хаконом Могучим, а в Кенугарде, у князя Святослава Ингварсона, ты вырастишь Олафа в полной безопасности.

Десятиметровые ладьи-шитики преодолели озеро Ильмень, а оттуда поднялись вверх по реке Ловать. У Смоленска в весеннее половодье притоки Ловати и Западной Двины подходят друг к другу на расстояние семь километров. Их преодолели волоком. А дальше спустились на юг по Западной Двине в Днепр.

— Смотри, Олаф, видишь приток? — показал налево купец Гостята. — Это Десна, по-нашему значит Правая. Самый длинный из притоков Днепра.

— Какая же она правая, если она слева? — высказал недоумение Олаф.

— Вот ты несмышленыш! — воскликнул Гостята. — Это для тебя она слева, а для гребцов-то справа! Десну прошли, тут и до Кенугарда недолго осталось.

В Кенугарде, который местные называли Киевом, норвежские гости застали великую скорбь: при возвращении из похода на Болгарию Святослав Игоревич был убит печенегами на днепровских порогах. Княжеством правила его мать — пятидесятидвухлетняя княгиня Ольга. Так было всегда: Святослав все время проводил в военных походах, а в Киеве заправляла его властолюбивая мать, вдова убитого древлянами князя Игоря. Она вырастила сына, а теперь и внуков. Юридически великий княжеский престол перешел к старшему из них — Ярополку, но кто такой семнадцатилетний князь Ярополк против великой княгини Ольги?

Так рассуждала вдова конунга Астрид, когда прямо с пристани направилась со всей своей челядью прямиком в терем Ольги, где и раскрылась, кто она такая и что ее сын — наследник великого норвежского престола Олаф Трюггвасон.

Ольга — властная женщина в фиолетовой тунике до пола и темно-синем платке, удерживаемом на голове серебряной диадемой, — велела подвести к себе девятилетнего мальчика.

— Говорят, что ты сын конунга Норвегии? — строго спросила великая княгиня по-норвежски.

Она смотрела на Олафа прямо, сердито, будто собиралась покарать его неведомо за что. Оробевший Олаф молчал. Ольга хмыкнула, прошла к лавке у стены и села, опершись руками о лавку.

— Знаешь меня? — опять обратилась она к мальчику на его родном языке.

— Кто тебя не знает? — наконец нашелся Олаф. — Хельга ты, княгиня, вдова Ингвара Рюриксона.

— Говорят, ты греческие книги читать умеешь? — чуть сварливо спросила княгиня.

— Умею, старый грек научил, Буртси его звали, а по-гречески — Мефодий.

— А по-нашему, по-славянски тоже можешь? — продолжала расспрос Ольга на местном наречии.

— Тоже могу! — ответил ей Олаф.

— Тоже грек научил? — поинтересовалась княгиня.

— Нет, купец Гостята, здешний, тот, с кем мы из Новгорода приплыли.

— Чему еще обучен?

— Коней люблю.

— Коней все любят.

— Стрелы мечу.

Ольга встала, в руках ее неизвестно откуда оказался кинжал.

— А нож? — спросила она и подала мальчику оружие.

Олаф взял в руку обоюдоострый нож, оценивающе взвесил его и с силой метнул в деревянную стену. Клинок вонзился, завибрировав.

— Ах! — порадовалась княгиня. — У варяжского конунга и петушки яйца несут!

«Крута… — подумал Олаф. — Крута княгиня Ольга. Таких, как я, полон двор у нее».

Однажды погожим летним деньком пошли Олаф с Хальфредром Беспокойным на Подол, на торжище. Олафу очень нравилось это место. Чем здесь только не торговали: из Византии везли вина, пряности, стекло, парчу; из Прибалтики — янтарь; из Новгорода — меха соболей, куниц, выдр и бобров, льняные ткани, оружие; с Волыни — хлеб, мед, воск, смолу, шерстяные ткани.

— Кто поборет медведя?! — вдруг раздалось в толпе.

Это на ярмарку привели ручного бера, который был ростом с человека, если становился на задние лапы.

— Я! — вызвался какой-то удалец с золотыми кудрями в простой холщовой рубахе по колено.

Кияне и гости сгрудились посмотреть на извечную ярмарочную забаву. Мόлодец достал из-за пояса боевой топорик и бросил его на землю, оставшись безоружным. Медвежий поводырь пошел собирать с людей ставки. Медведя надо было побороть, но не убить. А вот сам бер такое правило мог и не соблюдать. Зверь бессловесный, что с него взять?

— Знаешь, где зимой живет бер? — спросил Олафа наставник.

— Знаю, в своем логове, в берлоге, — ответил Скальду десятилетний мальчик.

В толпе зевак Хальфредр заметил знакомое лицо, присмотрелся и обомлел.

— Олаф, хочешь увидеть убийцу своего отца? — спросил он воспитанника.

— Где?! — сразу помрачнел Олаф и забыл и про медведя, и начавшуюся борьбу.

— А вон, стоит в кожаном жилете с нашитыми железными ромбами. Гудред Эйриксон его имя. Помнишь, я рассказывал сагу о смерти конунга Трюггви Олафссона?