Дмитрий Семакин - Сага о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн. Том II

А палуба под яростной стопой
Над ним трещит. Руль буйною толпой
Захвачен. Юные горят сердца —
И лета алчут, лета без конца,

С улыбкой женщин солнечных!.. Бродяг
Бездомных не манит родной очаг.
В скитаньях одичалым, им милей
Вертепы дикарей, чем стон морей.

Зовет их рай избыточных плодов,
Леса, где не найдет чужих следов
Охотник вольный, — тучные поля,
И злак густой, и без межей земля.

В нас голод древний все не укрощен —
Свой произвол один вменять в закон!..»

«…Встань, храбрый Блэй! Враг у дверей! Воспрянь!..
Но — поздно! Смута преступила грань!
Стоит у ложа наглый бунтовщик;
К твоей груди приставлен острый штык, —

И связан ты! Мятеж провозглашен.
Кто уст твоих дрожал, тем ты лишен
Свободы рук… Наверх влекут! И власть
Твоя бессильна! Им послушна снасть,

Им руль покорен… Злоба, что бодрит
Отчаянье преступника, горит
В смущенных взорах, что в тебя вперясь, —
Упорствуя, трепещут, — и ярясь…

Мы совесть подчиним ей чуждой власти,
Лишь яростью упившись — хмелем страсти.

Вотще пред ликом смерти ты не смолк!
Ты верных звал: смеялся буйный полк…
И выступить не смел, кто помнил долг…
„Из-за чего крамола?..“ Твой вопрос
Рев заглушил проклятий и угроз.

Перед тобой сверкает сталь клинка;
Примкнуто к горлу острие штыка;

И грудь твоя — мишень мушкетных дул.
Ни разу вид убийства не вдохнул
В жестоких трепета… Но ты дерзнул
На вызов, и вскричал: „Пали!..“ Восторг
Из душ безжалостных тот клик исторг.

Все своевольем втоптано во прах:
Но пред вождем недавний ожил страх,
Тебя убить — нет гнева, ни отваги…
„Отдать его на прихоть шаткой влаги!..“

„Спустите шлюпку!“ — закричал глава.
Кто скажет Бунту „Нет!“ — когда права
Сметет самоуправство безначалии?
День пьяный брезжит вольных Сатурналий!

Спускает спешно злоба малый челн.
Его доска — твой щит от брани волн.
Скупы запасы: знать на краткий срок
Продлить судил твою пощаду рок!

Воды и хлеба враз — на мало дней
В бореньи жалком умереть поздней.
Канатов и холстов снаряд полезный,
Сокровище паломников над бездной,

Уступлен все ж пловцам, по их мольбе, —
Оплот надежд в неравной их борьбе.
И, полюса раб чуткий, в добрый час, Д
ух кормщика вожатый, дан — компас…»

«…Прекрасный остров, изобильный мир,
Приязнь, вседневный праздник, вечный пир,
Детей Природы кротость, нрав приятный,
Дары любви, избыток благодатный, —

Так вот что снится морякам суровым,
Всю жизнь гонимым каждым ветром новым, —
Присвоившим злодейскою рукой
То, в чем благим отказано, — покой!..»

«…Челн хилый (скорбный вид!) пловцами полн,
И не вместит всех верных грузный челн.
Невольникам не своего решенья,
Им на досках душевного крушенья —

На опостылом плавать корабле!
Ладья родная сгинет в бурной мгле!..»

«…Страж Блэя, раб их воли беспощадной,
Являет трепет жалости досадной,
Умильным взглядом взгляд героя ловит,
Своим — немой печалью прекословит,

Он сочный плод подносит робким даром
К его губам, спаленным жадным жаром.
Едва замечен — услан прочь матрос…
Нет милости! Свирепый гнев возрос!..»

«…С укором грозным молвил Блэй: „Так вот
Вся мзда твоя любви моей, забот?
Надежда имя честное оставить
И вящей славой Англию прославить?..“

И дрогнул тот, и головой поник…
„Так! Проклят я!“ — шептал его язык.
Он Блэя к борту молча увлекает, —
И молча в лодку тесную толкает, —

Глядит, не в силах слов произнести…
Но многое сказалось в том „Прости!“…»

«…Не мне поведать горестные были
Тех, что страду путей едва избыли,
В опасности и страхе день и ночь,
Все духом утвердившись превозмочь,

Хоть плотью так иссохли, голодая,
Что сына б не узнала мать родная, —
Как выкрал пропитанье рок у них —
И лютый голод, истощась, стал тих;

Как поглотить пучина их грозила,
То вдруг спасала, и ладья скользила,
Полуразбитая, стремленьем вод,
Что, мощь круша, выносят к брегу плот;

Как их гортань и внутренность горела,
И туча каждая, что в небе зрела,
Надеждой зрела им, — и до костей
Мочил их, благодарных, штурм ночей, —

И капли, выжатые из холста,
Как жизнь — впивали жаждущих уста;
Как беглецы от лютых дикарей
Бросались вновь в прибежище морей;

Как призраками встали из пучины —
Неслыханные рассказать кручины,
Мрачней всего, чем были о пловцах,
Плач пробуждают жен, и дрожь в сердцах…»

«…Они плывут над водною могилой, —
Чтоб вновь хоть раз увидеть остров милый,
И в жизни вольной воскресить хоть раз
Недавней неги быстротечный час.

Там беззапретная их ждет свобода,
Земли богиня — женщина, природа!
Там нив мирских не откупать трудом,
Где зреет хлеб на дереве — плодом.

Там тяжб никто за поле не вчиняет.
Век золотой, — что золота не знает, —
Царит меж дикарей — или царил,
Доколь Европы меч не умирил

Невинной вольности простых уставов
И не привил заразы наших нравов…
Прочь, эта мысль! Еще они верны
Природе: с ней чисты, и с ней грешны…

„Ура! На Отаити!“ — общий зов;
Ему послушен трепет парусов…»

«…Но в них жила надежда — не прощенья,
Забвенья только, или небреженья, —
Надежда, что ловец и не найдет
Их логова в дали пустынных вод.

Надежда пела — отошла забота
Последнего с отечеством расчета.
Их грешный рай, их изумрудный скит
Святой их воли — боле не таит…»