Жюль Лермина - Тайны Нью-Йорка

Чтобы описать этот небольшой мирок, нужен целый том. Учитывая то, что нам придется еще не раз входить в эти двери, в эти ворота, во двор, забитый каретами, багажом, входящими и выходящими людьми, на время оставим описание «Манхэттена».

Около полудня этого дня холл гостиницы был, в полном смысле слова, набит битком.

Стоял такой шум, что ничего нельзя было расслышать, кроме одного слова: «Тиллингест».

Нет, его не награждали обидными эпитетами, его не проклинали и даже не осуждали.

Просто разговаривали. И по мере того, как в умах говоривших возникали погибшие вследствие этой смерти миллионы, все они испытывали ощущение почтительного ужаса, который охватывает путешественника при виде живописных развалин древнего мира.

– И все это сделал Меси?

– Неужели Меси?

И тогда разговор переходил на Арнольда Меси.

И звучали слова, напоминающие знаменитую фразу европейских дворов: «Король умер! Да здравствует король!»

Все восхищались бульдожьей хваткой Меси, все восхищались его финансовым талантом.

В это время два субъекта яростно протискивались сквозь толпу. Это были Трип и Моп, на которых, впрочем, никто не обращал внимания.

Их причудливые туалеты, их манеры переодетых мошенников никого здесь не удивляли. Совсем другие заботы занимали собравшихся…

Во время движения сквозь толпу каждому приходилось сдерживать странные поползновения своего товарища. Трип хлопал Мопа по руке, когда она тянулась к какому-нибудь раскрытому карману. В свою очередь Моп делал яростные знаки Трипу, любовно заглядывавшемуся на цепочку от явно чужих часов.

И оба, свирепо вращая глазами, шепотом призывали друг друга к порядку и порядочности.

Было уже около двенадцати часов, а Бам не появлялся…

– Не подшутил ли он над нами? Чего доброго…

– Над нами не подшучивают! – произнес Моп со зловещей отчетливостью.

– А вот и он! – сказал Трип.

– Где?

– Там, направо!

Трип не ошибся. Но только его опытный глаз мог сразу узнать экс-клиента «Старого флага».

Мы уже говорили, что Бам был довольно красив. Его стройная фигура, густые волосы, энергичное и в то же время хитрое выражение лица составляли оригинальное целое.

Но как далек был от недавнего бродяги в лохмотьях этот холодный, бледный, изящный господин в отлично сшитом костюме!

Бам стоял у камина.

Трип и Моп, растолкав толпу, подошли к нему.

Бам подал знак лакею, уже заранее предупрежденному, и, не говоря ни слова, повел своих коллег в отдельную комнату.

– Шампанского, сигар! – произнес Бам кратко.

Оба друга ошалели.

Они вертелись вокруг Бама, как факиры вокруг идола, не смея до него дотронуться.

– Дорогой мой Бам… – начал Трип.

– Достойный друг мой! – всхлипнул Моп.

– Во-первых, – произнес Бам, – здесь нет ни Бама… ни Трипа… ни Мопа… Здесь прежде всего я, Гуго Барнет из Кентукки.

– А!..

– Затем, – он указал на Трипа, – полковник Гаррисон.

Трип встал и отвесил церемонный поклон.

– Наконец, Франциск Диксон из Коннектикута.

– Отлично, – сказал Моп.

– Это еще не все. Гуго Барнет – банкир, маклер, участвующий в торговле солониной и мануфактурой.

– Хорошо.

– Гаррисон и Диксон…

Тут внимание Трипа и Мопа удвоилось.

– Гаррисон и Диксон – журналисты.

Гомерический взрыв смеха приветствовал это странное назначение.

– Журналисты! – воскликнул Трип, покатываясь от смеха.

– И без журнала! – визжал Моп.

– Журналисты и с журналом, – холодно продолжал Бам, – потому что вы основываете журнал…

Галлов, как говорят, может удивить лишь падение неба. Но можно сказать, наверное, что и они бы изумились невероятному сообщению, сделанному Бамом своим сообщникам.

Трип и Моп не произнесли ни слова.

– Понятно, что мы обещаем помогать и служить друг другу без задних мыслей, без обмана и измены…

– О! – обиженно выдохнули оба мошенника.

– Да-да, я знаю… но лучше изложить все условия нашего договора. Вы должны мне повиноваться, исполнять все мои инструкции беспрекословно и ни в коем случае не подменять мою инициативу своей… Одним словом, я офицер, а вы солдаты. Взамен вашей покорности я предлагаю следующее…

Глаза обоих широко раскрылись. Эта часть разговора интересовала их больше всего.

– Прежде всего я назначаю вам жалованье по два доллара в день на каждого.

Мошенники широко улыбнулись.

– Одеваю вас чисто и изящно…

Еще более широкая улыбка.

– Даю вам квартиру…

– Ого!

– Следовательно, ежедневное содержание в два доллара выделяется на еду и на мелкие расходы.

Улыбка стала безграничной.

– Кроме того, – продолжал холодно Бам, – в случае опасных ранений…

– Как? – подскочили мошенники.

– Или в случае смерти…

– В случае смерти?!

Улыбка полностью исчезла, уступив место самой кислой гримасе.

– Итак, – сказал Трип, – мы будем подвергаться… будем ранены…

– Или погибнете. Да, я не шучу. Сегодня вы – как я вчера – занимаетесь делом, самым высоким достижением которого является виселица, если ей не будет предшествовать смерть от пули полисмена, что весьма нежелательно для джентльмена… Я повторяю вам, что вы солдаты. Нет борьбы без риска. Я только утверждаю, что раненые или убитые, вы, по крайней мере, будете иметь удовольствие пасть благородно, а не в толпе уличных бродяг…

– Разумеется, – заметил Моп не без иронии, – это в корне меняет дело.

– Шутить будем потом… Вы начнете с хорошими деньгами издавать газету.

– Еженедельную?

– Ежедневную газету, что сразу закрепит за вами почетное место в прессе вашей страны. Я все подготовил. Сначала название…

Бам вынул из кармана корректурный лист, на котором можно было прочесть: «Финансово-коммерческая Девятихвостая кошка» [5] Девятихвостой кошкой называется плеть из нескольких ремней, употребляемая до сих пор в Англии для присужденных к телесному наказанию. .

Трип взял корректуру и осмотрел ее с улыбкой видимого удовольствия.

– Добрые друзья мои, – сказал Бам, – грустно, но несомненно, что весь деловой мир наводнен бездомными негодяями, не имеющими ни кола ни двора, без чести и совести, сделавшими смыслом жизни грабеж, вымогательство и разорение честных людей…

– У нас слишком много примеров этому, – вздохнул Моп, опечаленный столь плачевным состоянием нравов своего отечества.

– Общественная совесть возмущается, – говорил Бам, подчеркивая каждое слово подобно терпеливому проповеднику, – да, я повторяю, она возмущается… Пора возвратиться к неписаным законам чести… Пора изгнать плетью этих бесчестных продавцов, которые превратили храм в грязный рынок низости!

– Кто знает, может быть, уже поздно! – воскликнул воодушевленный Моп.