Игорь Рубан - Льды. Люди. Встречи

— Нынче, по-твоему выходит, и в тундру женки по недомыслию отправились, и нам в море идти не следует. С нами бы шел — не говорил, что зря солярку жечь будем.

— Иди-иди, умный! Слушал бы лучше нас, мезенских. Деды-то не глупее вас были. Погода такая заманивает только. Солнце как всходило, глядели? Чаячью повадку вовсе не смотрите. Эх! А с чего комар книзу жмется, думаете? Техника — она, конечно, дело великое, а все ты морю не хозяин. Я сам моторист, а к нему с почтением всегда.

"Некрасов" пришел к полудню на свое место. Издалека был виден на гладко-синей воде ряд флажков, убегавших за горизонт желто-розовым пунктиром. Еле заметными, крохотными золотыми точками своих деревянных бортов просматривались другие суда. А за ними берег тонкой чертой отделял море от неба. Воздух так чист, будто нет его, и все далекое кажется рядом, только маленьким. Тихо-тихо правым бортом подошел бот к шесту с первым флажком. Встал. Всем, кто на палубе, жаль нарушать тишину.

Тишина

В рубке у штурвала Косинов:

— Всем по местам стоять!

Ситников достает рукой шест, заваливает на палубу, вытягивая привязанные к нему кухтыли — замотанные в кусок сети стеклянные шары-поплавки. Теперь через борт в глубину бежит трос к грузу, держащему чуть выше морского дна начало яруса. Еще немного — вытянут его, перекинут через ролик на барабан лебедки и начнется обычный рабочий день.

Как клочья черной ваты, в небе появилось облачко, другое. Они стремительно неслись от берега. Оттуда же по морю шла темно-синяя полоса, поглощая цвет и блеск гладкой воды. Налетел, точнее ударил, ветер, накренил бот, обдав его водой.

— Майна кухтыли! Все задраить! Всем вниз! Косинов остается один в рубке у штурвала, прихватившись ремнем к его колонке. Ураган шел с берега, и под его скалами должно быть спокойнее. Скоро разведет волну молодую, крутую и острую. На ней не отыграться, как на пологой океанской. Хорошо, если успеть судну выгрести к берегу, но оно почти стоит на месте, еле-еле выгребая против ветра.

Моторист в своем крохотном помещении с задраенной вентиляцией, бросаемый качкой на горячий двигатель, выжимает из него все возможное. Что снаружи — он не знает. Знает только — если он или движок сдаст, то едва ли кто вернется домой.

Час за часом, миля за милей незаметно, медленно приближается берег. Его почти не видно за летящей водой и пеной. Волну уже давно развело. Она снесла с палубы все: ящики, шлюпку, разбила рубку, оставив только рулевую колонку и привязанного к ней Косинова…

Когда он ввел Западным проливом бот в бухту — на причале столпились все, кто был. Приняли швартовые, вынесли потерявшего в последнюю минуту сознание моториста.

Кто-то из бывших на причале, подойдя к исхлестанному водой капитану, сказал:

— Сейчас в Восточном проливе бот "Палия" ракетой помощи просит…

Когда "Некрасов" привел "Палию", из его машины вылез давешний хромой ворчун и, опираясь на капитана, пошел в поселок. Ветер донес обрывки его слов:

— Природу надо, сынок, слушать уметь. На то мы и поморы.

Вопреки ожиданиям, ранняя зима круто оборвала беломорскую осень. Казалось, что в этом неожиданно красивом лесном крае с исстари прочно установившимися бытом и обычаями в природе тоже все должно проходить степенно и последовательно. И вот на тебе, пожалуйста! Ясным теплым утром выехали мы в такую тишь, что из кустов и высоких трав повылетали запоздалые комарики погреться на солнышке, а прошло полдня — и задул холодный ветер со снегом. К вечеру мороз как следует ударил, и за метелью ничего видно не стало. Где-то слышно — за порывами ветра шумит море, и все тут. Так недолго в овраг попасть или еще куда. Свет от фар нашего вездехода исчезает в белом месиве, и водителю от него помощи мало. А ехать все равно надо. Хоть и потихоньку, но надо! По берегу тут у речек деревни есть. Не замерзать же по-глупому в исправной машине. Так, час за часом, и ползли потихоньку. Временами останавливались, вылезали, прислушивались да всматривались — может, жилье где поблизости окажется. Совсем уже к ночи наткнулись на окраину деревни. Обрадовались, что легким испугом отделались и все по-хорошему обошлось.

Видно по погоде, что застряли мы надолго. В приютившем нас доме тепло. Просторно. На широкой деревянной полке оранжево-красный ряд хозяйственной посуды поблескивает начищенной медью. Это приданое теперь уже немолодой, но еще крепкой, со скупой прядью седины в волосах, Марьи Савватьевны. Мы сидим в тепле за накрытым столом, слушаем пение самовара и счастливы, что вовремя встретили на пути ее гостеприимный кров. За окном бело, вовсю метет пурга. Ветер гонит сухой жесткий снег, и большой поморский дом похрустывает от мороза.

Нехорошо тому, кто сейчас в пути. Ой, нехорошо! А у нас под шум самовара идет разговор. Разговор пустой — все больше о суете и мелких заботах наших. Как гнус таежный, никак от них не отвяжешься. И давние, и недавние, они зудят в мозгу, не дают отдохнуть.

Отмахнуться бы от них, так нет — обступают, неотвязные. Засиделись, видно, мы в городе, привыкли по всякой чепухе за телефоны хвататься, а не на себя рассчитывать.

Вот и сейчас. Приютили нас, трех мужиков экспедиционных, — так поговори с хозяйкой или ляг отдохнуть, отсыпайся и не дергайся.

"Подойдет время, навалится работа, тогда и ломай ее сколько сил есть, чем болтать зря", — думает, наверно, Марья Савватьевна, глядя на нас. Ходит она по дому, хозяйствует, а в глазах смешинка, точно сказать хочет: "Суета вы эдакая!".

Один из нас подхватил взгляд ее, засовестился и говорит:

— Брось, мужики, с языка горох сыпать. Поди, со стороны тошно эдакое слушать. Придет хозяин — просмеют ему нас.

— Нет у меня мужа. В такую вот погоду замерз на тракторе. Кабы лошадь — она во всякое время на жилье выйдет. Ас машины какой спрос — потерял дорогу и все тут. Одна я дочерей с сыновьями поднимала. Теперь беда эта, считай, в диковинку, а прежде женки поморские часто вдовами оставались. Кормилец-то был у нас один — море. На много месяцев из дому на промысел люди уходили и мальчишек малых, зуйков, с собой брали. Не от веселой жизни все эту школу проходили. Трудом рыбацким, тяжелым и опасным, на жизнь зарабатывали. Шняка промысловая когда домой вернется, а когда и морю достанется. Если кормщик хороший да время летнее, еще можно и на большой волне отыграться. А к осени, как большой мороз хватит, обледенеет все и ветер отжимной от берега пойдет, тогда жди и жди своих добытчиков до скончания века да иди в церковь попу заупокойную заказывать. Это уж потом ёлы да боты моторные пошли, а в дедовы времена только и было, что парус холщовый да руки свои.