Игорь Рубан - Льды. Люди. Встречи

По следам штурмана Альбанова. (Художественный музей г. Барнаула.)

Что нарушило единство команды, что вызвало раскол между командиром и штурманом, кто был прав — неизвестно. В результате в живых остались только Альбанов и матрос Конрад. Их подобрали на "Святом великомученике Фоке" возвращавшиеся после смерти Георгия Седова члены его экспедиции. Много, ох как много видели эти острова драматических финалов человеческого дерзания в Арктике!

Разговор на время заходит в тупик. Когда крен подходит к сорока градусам и ледокол стремительно бросает с борта на борт, эта тема не имеет успеха.

— А был кто в бухте Тихой? — спрашивает рыжий радист. — Когда я там работал, мне рассказывали, как Папанин Иван Димитриевич строил. Еще и сейчас его ветряк там стоит. Вот человек! Чем только ему Арктика не обязана. И в мирное время, и в войну что только он не проворачивал! Есть ведь чудаки, которые думают, что он только зимовкой на полюсе знаменит. А он столько всего сделал для Севера, что на десятерых хватит. Мы-то, радисты, знаем…

Разговор снова принимает философски созерцательный оборот. Расходиться всем явно не хочется. Верится, что завтра непогода понемногу утихнет и можно будет отдохнуть. Но об этом все помалкивают. В море загадывать не принято.

Через день подошли к Диксону, взяли уголек на "Конусе" и стали на рейде. Капитан уехал в штаб морских операций, а команда стремится на берегу побывать, по твердой земле походить. Палуба палубой, а земля землей, какая бы она ни была. Пусть даже такая, как тут, на материковом берегу. Через несколько лет на нем улицы появились. Главная из них теперь имя капитана Воронина носит. А тогда во все стороны расстилалась голая тундра и кое-где домики на ней стояли. Между ними грязь, тракторами разъезженная, сапоги с ног снять норовила.

На острове немного пообжитее все выглядело, не слишком, конечно, но все же мостков деревянных побольше да в кино и на почту забежать можно. Главный интерес, если в корень посмотреть, заключается у людей в другом. Походят, походят — и кого-либо из своих архангельских встретят. Сразу теплом повеет.

Пройдут так два-три дня — и опять в путь, на волнах качаться или во льды идти. Трудно понять береговому жителю, что моряка к его работе привязывает. Он и сам порой толком на словах не объяснит. Да, пожалуй, и ни к чему это. У каждого свое призвание. Но, как ни долги дороги морские, у всех у них обязательно в начале и в конце дом родной стоять должен.

Много лет назад ледокол был награжден орденом Ленина. Каждый год экипаж его нес службу исправно, оправдывая высокую награду. Как вдруг пришел приказ идти ледоколу на Черное море. Не то на ремонт становиться, не то еще за чем. Вышли из Двины и Белого моря и отправились чужие страны и воды смотреть. На юге побывать, тамошнюю жизнь испробовать интересно. Для большинства команды это все внове было.

Пришли. Небо синее-синее. Вода теплая. По берегам растительность всякая — акации зеленые, кипарисы черные, маслины серебряные. Города курортные красивые, каменные, шумные, людные, на деревянный Архангельск непохожие. Одни пляжи чего стоят. Купайся не хочу. О северных морозах здешние люди и понятия не имеют. А уж фруктов-то всяких, винограду, зелени — как в сказке. Можно это и на родине поморской купить, да то привозное, а тут свежее все, прямо что называется с куста, с грядки. Благодать да и только. Тут бы команде и разомлеть и разнежиться, а как сказали, что ледокол здесь остается и назад не пойдет, все домой заспешили. Как ни уговаривали, как житьем курортным ни манили и морозами ни стращали — не уговорили. Архангелогородцы на все уговоры так сказали:

— Домашнее тепло лучше курортного греет!

Сказали — и домой поехали.

Лето 1958 года. Теплое, приветливое среднерусское лето. На лестницах и переходах Центрального дома пионеров, что возле Ленинских гор в Москве, стоит звон от детских голосов. Большой зал уже полон, а отряды школьников все прибывают. Одетые по-летнему, в белое с красными галстуками, они пришли на встречу с полярниками. Нас немного — два гидролога, летчик, наш общий любимец тракторист Саша и я. Все мы работали в Антарктике и в Арктике, но перед такой аудиторией несколько робеем.

Мне хочется рассказать не о труде людей самых разных профессий, не о морозах и снегах, а о тепле, приходящем в письмах с Большой земли, тепле, помогающем забывать о расстояниях, холодах и невзгодах. Однако сделал это наш тракторист Саша, и, наверно, образнее и понятнее, чем это получилось бы у нас. Начал он так, словно продолжал прерванный разговор:

— Так вот, ребята! Часто нас просят — расскажите да расскажите, а потом и не верят половине. Слушают и головой покачивают. Обидно бывает. Так вот знайте — припомню вам истинный факт. Я его весь в точности передам, а уж там, как хотите, верьте или не верьте.

Ночь (Музей г. Красноярска.)

Приближалась полярная ночь. Светлое время с каждым днем убывало, и мы спешили закончить строительство нашего снежного городка. Не такого, как у художника Сурикова в его картине "Взятие снежного городка", там была забава и разыгралась казачья удаль, а нам надо было для тепла. Снег-то, если к нему с умом подойти, греет.

Где-то рядом находился Северный полюс, и наш палаточный лагерь был открыт всем ветрам и морозам. Недаром, когда нашу льдину поломало, шутники говорили, что она за земную ось зацепилась. Течением, мол, нанесло. Скучать нам там некогда. Кино, и то смотрели не часто. Но уж если когда выберется время, то спешим в кают-компанию, поглядеть, как люди загорают и купаются в Черном море.

Есть у нас еще одно любимое занятие — письма читать. Каждый самолет привозит их нам отовсюду. Пишут все — и родные, и знакомые, и совсем люди нам неизвестные. И хоть каждое письмо на свой манер составляется, в каждом обязательно теплота, душевность человеческая светится. Иные мы особенно берегли. Перечитывали для настроения.

Больше всего нравилось нам письмо школьников откуда-то с низовьев Енисея. Кусочек конверта с обратным адресом оторвался — примерз либо зацепился за что, не знаю. Мы все решили, что пришло оно из Галчихи.

Так мы его и звали — то, что из Галчихи. Подписала его по поручению пионерской дружины Светлана, а фамилию не поставила — постеснялась. Наверно, она его и переписывала начисто. И чернила, и рука те же, что и на подписи были.

Ребята писали в нем, что обязательно станут полярниками и учиться для этого будут хорошо и всякое такое. А главное, чтобы мы не думали о них, как о неженках. На Енисее и морозы настоящие сибирские, и льды разные есть, и торошенные, и гладкие. Вот и будут ребята тренироваться, чтобы нам в Арктике помогать. И пусть мы не смеемся! Совсем скоро они станут настоящими полярниками.