Вадим Чернобров - Москва: феномены, аномалии, чудеса

Поганый пруд

Весьма характерны для подобных мест топонимы с основами: Чёртово, Божье, Поганое, Святое, Белое, Чёрное, Красное, Дедово, Бабино; с корнями Люб, Рад, Рот, Слав, Вер и т.д.

...Когда-то здесь протекала чистая маленькая речка. Но завелось в ней чудище и сделало запруду — так возникла «Поганая лужа». Чудище утаскивало и съедало птиц и маленьких детей. Чтобы его задобрить, ему бросали внутренности домашних животных. В XVII-XVIII вв. здесь поселились купцы, лужу назвали Погаными прудами и бросали в неё остатки мяса и навоз. Имя Чистые пруды дал водоёмам князь Меншиков, сподвижник Петра I. Он велел их очистить, запретил сбрасывать нечистоты.

Но когда Меншиков угодил в ссылку, пошли слухи, что чудище отомстило ему. И с тех пор остерегались москвичи брать воду из Чистых прудов, да и купаться в них.

Восточный административный округ

Басурманские склепы

55° 46' 04.54" N

37° 42' 37.71" Е

Адрес Введенского кладбища: Логиновская ул., дд. 1, 6, 8.

В моровом 1771 году москвичи расширяли погосты: своим не хватало, а тут ещё целая немецкая слобода поставляла покойников. Пришлось устроить для иноверцев особое кладбище на высоком берегу реки Синички(теперь её упрятали в трубу). Далеко от родной земли, среди угрюмых готических надгробий и замшелых портиков, лежат немецкие мушкетёры, французские шляпники, польские кнехты. Весенними вечерами, в сумерках, по тёмному кладбищенскому парку несётся безутешная мелодия флейты. В дождь невидимый музыкант плачет нотами до самого рассвета под звон железных кандалов с могилы врача Фёдора Гааза.

В начале девятнадцатого столетия двадцати двух лет от роду Фридрих Гааз (Haass) приехал из Германии и, прожив в России (главным образом в Москве) всю оставшуюся жизнь, в России же и отдал Богу душу и погребён в русской земле, на Введенском кладбище. За почти полувековое жертвенное служение несчастным русский народ назвал его «святым доктором» и «божьим человеком» И 19 августа 1853 года небывалой для тогдашней Москвы двадцатитысячной толпой проводил Фёдора Петровича в последний путь.

Этот фанатик добра, крайне раздражавший власти города и безгранично любимый простыми людьми, был глубоко верующим и церковным человеком, прихожанином католического храма св. Людовика на Малой Лубянке, но при этом именно он добился постройки храма Св. Троицы на Воробьёвых горахблиз пересыльной тюрьмы, покупал на свои деньги Евангелия на славянском языке (русского перевода тогда ещё не было) и молитвословы для бедняков и заключённых, дружил с православными священниками, пел в церковном хоре и постоянно молился в православных храмах.

— В Полицейскую больницу, — торопливо приказывает извозчику заезжий господин.

— Это в Гаазовскую? — уточняет тот.

— Да ты разве знаешь Гааза?

— Как же не знать! Его вся Москва знает! Он бедным помогает и арестантам.

(Уличный разговор. Москва. XIX в.)

Справка

Фридрих Иосиф Гааз родился 24 августа 1780 г. в Германии. Учился в университетах Йены и Вены. В 1802 г. приехал в Москву, где занялся частной практикой. В 1809-1810 гг. совершил две поездки на Кавказ, где исследовал и описал минеральные источники. В отечественную войну с русской армией дошёл до Парижа.

На его похороны собралось до 20 тысяч москвичей. Опасаясь беспорядков, власти выслали сюда казаков, но оказалось, что им нечего делать: никакие другие чувства, кроме горькой печали, не занимали сердец собравшихся здесь людей. Гроб с покойным они несли на руках до самого кладбища, и во многих церквах в это время служили по нему панихиды.

А перед тем он сильно болел. Не мог лежать. Только сидел в кресле и сильно страдал. Знал, что скоро умрёт, но был умиротворён и покоен. Он не жаловался, вообще не говорил о себе, только утешал приходящих.

Опекаемые им арестанты обратились к священнику с просьбой отслужить обедню о выздоровлении «святого доктора». Гааз был католиком, и священнику потребовалось благословение Московского митрополита. Филарет, только на секунду замешкавшись, торопливо произнёс: «Благословляю! Отправляйся с Богом! И я буду у него».

16 августа Гааз умер. Всё имущество, оставшееся после него оказалось состоящим из плохой мебели, книг и астрономических инструментов.

Облезлая пролётка, истёртый фрак, старые чулки, пестревшие дырочками, изношенные башмаки с пряжкой.

— Посмотрите, — показывали на него пальцами практичные люди, — вот едет безумный Гааз. Сам нищий, а всё хлопочет о каторжниках. Сумасшедший!..

Конечно, больные в нём души не чаяли. Одна несчастная француженка, сошедшая с ума, беспокойная, буйная даже, увидев Фёдора Петровича, тотчас утихала. Гааз брал её руку, говорил ласковые слова — и на лице её появлялась улыбка.

Он никогда не отказывался посещать больных и на дому, несмотря на непогоду, на время суток, на отсутствие у них денег. Как-то в убогом жилище, оказав женщине первую помощь, вынул свой кошелёк и послал её мужа в аптеку, велев купить необходимые для семьи продукты. Уходя, оставил на столе 25 рублей и посещал этот дом ещё несколько раз, до тех пор пока опасность не миновала. Потом эта женщина бросится ему в ноги. Гааз же, подняв её, укажет на распятие: «Вот кого мы должны благодарить». И после этих слов и сам он, и женщина упадут перед Спасителем на колени. И слёзы счастья засветятся в их добрых глазах.

В романе «Идиот» Ф.М.Достоевский пишет: «В Москве жил один старик, был “генерал”, то есть действительный статский советник с немецким именем; он всю свою жизнь таскался по острогам и по преступникам, каждая пересыльная партия в Сибирь знала, что её посетит “старичок генерал”. Он делал своё дело в высшей степени серьёзно и набожно: говорил с ними как с братьями, но они сами стали считать его под конец за отца».

* * *

Был случай, когда Гааза ночью на пути к больному остановили разбойники, захотевшие отнять у него старенькую шубу. Он стал просить оставить ему её, ибо может простудиться, а у него на руках столько больных.

— Если уж вам так плохо, — прибавил он, — то придите за ней ко мне в больницу. Спросите там доктора Гааза.

— Батюшка, Фёдор Петрович! — всполошились грабители, — да ты бы так и сказал, что Гааз! Да кто ж тебя тронет! Если позволишь, мы тебя и проводим...

* * *

Контингент больных в Полицейской больнице был особым. Случались здесь и грубость, и брань. И всякий раз Гааз прощал провинившихся: «Это ведь не они грубят, это их болезнь». Но к персоналу был требователен. Он даже завёл особую кружку, в которую за всякую вину служащие клали дневное жалованье. Собранная сумма распределялась между выздоравливающими.