Алексей Митрофанов - Покровка. Прогулки по старой Москве

Часовня в память о гренадерах, павших под Плевной за освобождение Болгарии (Ильинский сквер), построена в 1887 году по проекту архитектора В. Шервуда.

Улица Ильинка заканчивается Ильинским сквером. Он вошел в историю Москвы благодаря двум значительным событиям. Во-первых, это место – родина общественного транспорта Первопрестольной. Именно здесь в 1847 году была оборудована первая станция так называемой линейки – неудобной, но недорогой повозки без рессор, впряженной в тройку лошадей. Другим конечным пунктом этого маршрута был Электрозаводский (а в те времена – Покровский) мост.

Линейка была транспортом легендарным. Упомянутый уже Богатырев писал о ней: «Никакой жестокий инквизитор не мог выдумать более мучительной пытки, как езда в этих экипажах, но терпеливые москвичи ездили и платили еще деньги за свою муку. Такого безобразия, как эти линейки, вряд ли где можно найти. До невозможности грязные, вечно связанные ремешками, веревочками, с постоянно звенящими гайками, с расшатанными колесами, с пьяными и дерзкими ямщиками, с искалеченными лошадьми, худыми и слабосильными до того, что они шатались на ходу»

Москвичи, однако же, охотно пользовались этим видом транспорта. Дешево и относительно быстро.

Второе же событие состояло в том, что именно в Ильинском сквере был установлен памятник-часовня в честь павших плевненских героев. Часовню сразу же прозвали колокольчиком – за внешнее, ясное дело, сходство.

«Московские церковные ведомости» опубликовали подробнейший отчет о церемонии открытия: «28 ноября 1887 г. в присутствии генерала-фельдмаршала вел. кн. Николая Николаевича Старшего освещение и открытие поставленного в Лубянском сквере (так иной раз называли сквер Ильинский – АМ.) памятника павшим в минувшую кампанию гренадерам. В параде было 12 батальонов в трех сводных полках, 4 эскадрона и сводная батарея, при пяти хорах музыки. Вся окружность Лубянского сквера украшена была множеством флагов, а входы и передние решетки зеленью и цветами с вензелевыми надписями: «Плевна 28 ноября 1877—1887». К часовне, находящейся внутри памятника, принесена была ко времени молебствования чудотворная икона Иверской Божией Матери…

По окончании молебствования и возглашения многолетия их императорским величествам, вел. кн. Николаю Николаевичу и всему Царствующему дому, возглашена была «вечная память» в Бозе почившему императору Александру II и павшим на поле брани герцогу Лейхтенбергскому Сергею Максимилиановичу и всем воинам, причем по команде его высочества «накройсь» и «на караул» все войска отдали честь усопшим, коим воздвигнут памятник, и загремел 101 салютационный выстрел пушек сводной батареи, слившийся с несшимся со всех сторон перекатным «ура».

Вел. кн. сошел с лошади, приложился ко кресту, принял окропление св. водой и со всем генералитетом обошел вокруг памятника-часовни, снаружи и внутри ее, а владыка митрополит окропил ее св. водой…

В 4 часа дня в залах Благородного Собрания происходил обед, предложенный городом генералам и офицерам гренадерских и других частей московского гарнизона…»

Увы, часовня, значившая столь много для Москвы дореволюционной, после 1917 года была полностью заброшена. Крест поломан, украшения отколоты, ограда смята. Двери же ее не закрывались, и любой прохожий мог воспользоваться памятником как отхожим местом.

Только после Великой Отечественной часовню в память героев восстановили. Не удивительно – после победы во всех странах обязательно бывает всплеск патриотизма.

Церковь Николы в Блинниках (она же в Кленниках, она же в Клинниках) (улица Маросейка, 5) построена в 1657 году.

У этой церкви несколько названий. Точнее говоря, название одно – Никольский храм. А разночтения касаются того, где именно он установлен.

Кто-то из исследователей считает, что правильно – это церковь в Блинниках: якобы здесь в глубокой древности работали некие блинники, блины пекли. Другие краеведы полагают, что точнее говорить о Кленниках, ведь в этом месте очень буйно росли клены. Приверженцы версии с Клинниками апеллируют к каким-то клинникам, которые тут жили и выделывали клинья – совершенно непонятно для чего и как. Есть, кстати, еще специалисты, полагающие, что когда-то здесь располагались некие таинственные клиники. Но это уже откровеннейшая ерунда.

Так или иначе, храм имеет несколько названий, и никому этот факт не вредит.

История Никольского храма – долгая, насыщенная и богатая: за те столетия, что он стоит на Маросейке, здесь что только не происходило! А в двадцатом веке храм и вовсе принадлежал высокопоставленному комсомольскому начальству.

Первое, однако, что приходит в голову, когда проходишь мимо этой церкви, – уникальная личность одного из ее настоятелей, отца Алексея Мечева. Ведь ему удалось здесь создать уникальный приход.

Все началось в 1902 году, когда у заурядного батюшки, отца Алексея скончалась жена. И вышло так, что он сразу же после этого имел краткую беседу со своим прославленным знакомым, отцом Иоанном Кронштадтским.

– Вы пришли разделить со мною мое горе? – спросил отец Алексей.

– Нет, – ответил Иоанн Кронштадтский. – Не горе твое пришел я разделить, а радость. Тебя посещает Господь; оставь свою келью и выйди к людям. Только отныне начнешь ты жить. Ты жалуешься на свои скорби и думаешь, что нет на свете горя больше твоего; так оно тяжело тебе; а ты будь с народом, войди в чужое горе, возьми его на себя, и тогда увидишь, что твое несчастье мало, незначительно в сравнении с общим горем, и легче тебе станет.

С точки зрения светской, общечеловеческой, все это звучит более чем абсурдно. Однако же сила внушения кронштадтского священника была настолько велика, что отец Алексей и вправду воспрял духом, перестал сторониться людей, а, напротив, решил посвятить свою жизнь служению. И собственным прихожанам, и Богу.

Приходить к этому батюшке было не страшно. Один из современников, епископ Арсений писал: «О. Алексей верил, что нет грехов, «побеждающих» божественное милосердие, а потому вносил в души всех приходящих к нему чувство бесконечной надежды на милость Божию, с каким бы тяжелым нравственным и умственным бременем они ни являлись.

К слабым и неокрепшим духом он проявлял еще большую ласку, как бы боясь невниманием или строгостью оттолкнуть, разочаровать их. О. Алексей не спрашивал обращающегося к нему, кто он, ходит ли в храм, верующий ли, православный, или католик, или другой какой религии. Для него всякий пришедший был «страждущий брат и друг», искавший облегчения своего горя. Он никогда не оставлял без теплого участия, понимая любвеобильным сердцем, что каждому своя боль тяжела.