Алексей Митрофанов - Покровка. Прогулки по старой Москве

Это, по сути, была первая гимназия в России.

Как же к ней относились современники? Увы, не всегда положительно. Один из них, генерал Христофор-Герман Манштейн свысока отзывался о пасторе Глюке и его начинании: «Человек этот, обладавший познаниями и сведениями в такой только мере, как любой деревенский священник, сумел, однако же, прослыть за гениальную личность, потому что знал основательно русский язык. Петр I обратил на него внимание и поручил ему основать школы, в которых молодые дворяне могли бы получать образование. Глюк предложил ему устроить школу по образцу тех, какие он видел в лифляндских городах, где молодые люди обучаются латинскому языку, катехизису и другим предметам учения. Император одобрил этот проект, назначил значительную сумму денег для платы учителям и дал в Москве большой дом… Тогда Глюк вызвал несколько студентов богословия лютеранского вероисповедания и при обучении в своей новой школе следовал во всем правилам шведской церкви, а для того чтобы нисколько не уклониться от них, перевел даже несколько лютеранских гимнов весьма плохими русскими стихами; учеников своих он заставлял петь эти гимны с большим благоговением при начале и при окончании занятий.

Подобный порядок был до того смешон и успех этого нововведения так жалок, что Петр I не мог вскоре не заметить этого. Поэтому он закрыл школу и снова предоставил обучение детей родителям».

А историк В. Ключевский делал свои выводы: «Гимназия Глюка была у нас первой попыткой завести светскую общеобразовательную школу в нашем смысле слова. Мысль оказалась преждевременной: требовались не образованные люди, а переводчики Посольского приказа, и училище Глюка разменялось на школу иностранных корреспондентов, оставив по себе смутную память об „академии разных языков и кавалерских наук на лошадях, на шпагах“ и т.п., как охарактеризовал школу Глюка князь Б. Куракин».

Так что пастора-подвижника остается только пожалеть.

* * *

А после в рутцевых палатах жили своей тихой жизнью Елизаветинская женская гимназия (ее окончила Мария Ильинична Ульянова), Усачевско-Чернявское рукодельное заведение, Маросейская богадельня, детское училище Валицкой, где воспитывался Ходасевич. Здесь же он встретил свою первую любовь, о чем охотно писал в мемуарах: «В то время (лет восьми) стал я ходить в детское училище Л. Н. Валицкой, на Маросейке. В классе, состоявшем поровну из мальчиков и девочек, поражал я учительниц прилежанием и добронравием. Смирение мое доходило до того, что даже на переменах я не бегал и не шумел с другими детьми, а держался где-нибудь в стороне. Только уроки танцев выводили меня из неподвижности. С необычайной тщательностью выделывал я свои па, а когда доходило дело до вальса, воображал себя на балу и предавался сладостным мукам любви и ревности. Эти муки были небеспредметны. Сердце мое было уязвлено моей одноклассницей, Наташей Пейкер, в самом деле – прелестной девочкой. Не думаю, чтобы я танцевал с ней больше двух или трех раз: до такой степени я перед нею робел, столь недоступной она мне казалась».

Размещался здесь и комитет Человеколюбивого общества. В 1900 году он вошел в хронику происшествий. «Московский листок» сообщал: «1 мая легковой извозчик крестьянин Савелий Колобанов, стоя у дома комитета Человеколюбивого общества, на Маросейке, стал свою лошадь кормить сахаром, причем она откусила ему палец на правой руке. Пострадавшего поместили в Яузскую больницу».

Вот так была вторично опозорена эта во всех отношениях достойная организация. Первый же раз был почти за сотню лет до происшествия с Колобановым: тогда Александр Сергеевич Пушкин публично заявил, что «Московский английский клуб» звучит так же абсурдно, как и «Императорское человеколюбивое общество».

* * *

А еще в конце прошлого века дом, о котором идет речь, славился незамысловатым и дешевеньким кафе «Под сводами». В действительности, кафе называлось несколько иначе – чебуречная «Элеонора». «Под сводами» – народное название. И оно было значительно точнее. Никакой Элеоноры здесь никто и никогда не видел. Тетушек, которые тут остограммивались, могли звать Наташками, Машками, Ленками, Аньками, но никак уж не Элеонорами. Для кафе «Под сводами» такое имя было бы чересчур гламурным. А своды – были. Подлинные своды, выжившие со времен московского средневековья.

За десятилетия свого существования кафе ни разу не менялось. Тот запах – подгоревших в скверном масле чебуреков, та же витрина, те же железки под витриной, и по ним с той же легкостью скользили, казалось бы, насквозь пропитанные салом подносы терракотового цвета… И массивная кованая решетка, преграждающая путь потенциальному лукавому посетителю, решившему сбежать с каким-нибудь салатом раньше, чем дойдет до кассы.

Впрочем, лукавый посетитель и не собирался никуда бежать. Он, облаченный в грязно-серое пальто на два размера больше, чем надо, вовсе презирал закуски. Он покупал стакан дешевой водки и полстакана «напитка лимонного» – чтобы запить. Молча подходил к высокому круглому столику, вливал в себя эти жидкости и так же молча уходил.

Правда, бывало, что не уйдет, а качнется, в отчаянии сделает пару ненужных шагов и рухнет под столик на тоненькой ножке. Тогда заботливые люди с мойки поднимут посетителя, по-птичьи раскорячив ему руки, и выведут на пыльный воздух Маросейки. Но пока посетитель будет валиться на спину, он на мгновение увидит сводчатый средневековый потолок.

Алкоголь в кафе был исключительно отечественный и бюджетный. Собственно, «алкоголь» – громко сказано. Пиво и водка, каждого – всего по одному лишь виду. Иногда – так называемый коньяк, тоже весьма дешевый. Правда, он не имел никакого отношения к истинному коньяку: с него болела голова, и брали его исключительно командировочные, не знакомые с укладом здешних мест, и студенты, выбравшиеся кутнуть из находящейся в соседнем переулке Исторической библиотеки.

Тут не бывало ни «Распутина», ни «Абсолюта», ни ликеров, ни текил, ни ромов, ни шампанского, ни колы, ни импортного пива и вообще ничего импортного не бывало. Зато водки, пива и «лимонного» хватало, чтобы все взалкавшие нашли в «Элеоноре» свое счастье.

Взалкавшие были довольны, некоторые из них даже закусывали – чебуреками, селедкой с винегретом, свеклой с майонезом (кстати, свекла тут всегда была практически сырая, но вряд ли потому, что так полезнее). Но большинство – не закусывали.

Иногда из мойки, располагавшейся в колоритнейшей средневековой нише, приходил работник в перепачканном халате и в «вареных» джинсах (сваренных на кухне много-много лет тому назад, когда такое было еще в моде). Работник убирал посуду со столов, чуть пританцовывал, обменивался с постоянными клиентами короткими, но смачными приветствиями.