Алексей Митрофанов - Покровка. Прогулки по старой Москве

Удар последовал оттуда, откуда его никто не ждал. Николай Первый издал новый указ. Теперь в университет могут поступать только дворянские дети. Исключение – медицинский факультет. Что поделать: сын чаеторговца держит экзамены и зачисляется на первый курс. И сразу влюбляется в новый предмет – медицину.

Но тогда уже Сергей Петрович понимал: в российской медицине что-то не так. Он вспоминал: «Учившись в Московском университете с 1850 по 1855 годы, я был свидетелем тогдашнего направления целой медицинской школы. Большая часть наших профессоров училась в Германии и более или менее талантливо преподавала нам приобретенные ими знания; мы прилежно их слушали и по окончании курса считали себя готовыми врачами с готовыми ответами на каждый вопрос, представляющийся в практической жизни… Будущность наша уничтожалась нашей школой, которая, преподавая нам знания в форме катехизисных истин, не возбуждала в нас той пытливости, которая обусловливает дальнейшее развитие».

Осмысливалось же все это в тихом домике в Петроверигском переулке.

Здание мужского лютеранского Петропавловского училища (Старосадский переулок, 7) построено в 1916 году по проекту архитектора О. Дессина.

Бытует мнение, что просвещенное купечество, которое приобретало живопись, жертвовало на медицину и давало своим детям качественное образование, стало формироваться лишь в конце девятнадцатого столетия. Якобы до этого подобными делами занималось сплошь дворянство.

Это мнение ошибочно. Пример тому – так называемая Кокоревская галерея, созданная предпринимателем без титула В. Кокоревым полтора столетия тому назад. Она размещалась на месте серенького здания, стоящего по нынешнему адресу Петроверигский переулок, 10.

Василий Александрович купил этот участок (и, естественно, стоящую на нем недвижимость) в 1858 году. И сразу же пристроил специальный двухэтажный флигель-теремочек в русском стиле для своей коллекции картин (принято считать, что это – первое в городе здание, построенное специально для картинной галереи). А в 1862 году открыл здесь общедоступную «Кокоревскую галерею».

Это событие стало своего рода сенсацией. «Северная пчела» (столичное, санкт-петербургское издание) писала: «Сегодня открылась в первый раз для публики много лет собираемая и давно уже ожидаемая Москвою картинная галерея, составленная В. А. Кокоревым. Галерея устроена для Москвы, не имевшей до сего времени решительно никакого пособия для художественного образования публики… Вряд ли можно представить себе издержку более почтенную и в настоящее время более нравственно производительную, как осуществление мысли Московской публичной галереи».

Одновременно с восхвалениями почитателей прекрасного Кокорев получил нагоняй от губернатора А. А. Закревского. Арсению Андреевичу не понравилось название музея, крупно выведенное над входом: «Хранилище народного рукоделия». Он увидел в этом нечто безусловно либеральное и распорядился надпись уничтожить.

Публичной и общедоступной галерея была названа условно. Кокорев не ставил целью приобщить к изящному простого мужика, а потому, как истинный предприниматель, ввел «для всей образованной и жаждущей образования публики» плату за вход – 30 копеек (по тем временам не маленькие деньги). Правда, по праздникам билет стоил в три раза меньше, но, как правило, российский обыватель не планировал на праздник посещение музеев – у него в смысле отдыха были иные предпочтения.

Зато для тех, кто мог себе позволить наслаждаться живописью (а в галерее были вывешены работы Левицкого, Венецианова, Брюллова, Айвазовского, Ван Дейка, Брейгеля и прочих знаменитостей), тут действовал своеобразный клуб – с залом для публичных лекций и трактиром, выполненным в «русском вкусе». Тут на «литературных утрах» выступали Достоевский и Островский.

Особо поражало обустройство экспозиции. Один из посетителей писал: «Все восемь залов музея убраны богато и со вкусом. Мягкие диваны, красивая резная мебель в русском стиле, прекрасный паркет, столы с затейливой инкрустацией… бюсты мраморные и алебастровые, дорогие вазы… достаточный свет сверху». Кроме того, из-за границы были получены особые увеличительные стекла и так называемые «жестяные очки» для рассматривания подробностей художественных произведений.

Увы, первый российский картинный музей очень скоро закрылся. Он просуществовал всего лишь восемь лет. Причиной тому были не конфликты с властью, не обвинения в свободомыслии, а элементарные предпринимательские неудачи.

П. Бурышкин, самый знаменитый из исследователей московского купечества писал: «Как многие другие русские самородки, Кокорев не сумел удержаться на том высоком уровне, куда сумел себя вознести. Все его благополучие было связано теснейшим образом с откупами. Когда откупное дело стало сходить на нет, его дела пошатнулись, и он увидел их запутанными. Он расплатился с казной, отдав за полцены свое Московское подворье (гостиница, которая на самом деле называлась Кокоревским подворьем – АМ.), продал свою коллекцию картин, свой дом. Совсем он не разорился, но прежних возможностей у него уже не было».

Главным покупателем картин выступило Министерство императорского двора. А часть работ ушла к другому купцу и коллекционеру, Д. П. Боткину (он жил неподалеку, на Покровке). Само же здание купило так называемое Петропавловское училище, и, безусловно, в нем стали воспитывать юных москвичей в духе возвышенной романтики.

Иной раз даже с перебором. Однажды, в частности, в газетах появилась информация: «В мужском училище при лютеранской церкви св. Петра и Павла… во время классных занятий, ученик 3 класса, германский подданный Фридрих Франгольц, 14 лет, выстрелом из револьвера в грудь лишил себя жизни. Из оставленных покойным писем видно, что он решился на самоубийство «от безнадежной любви».

В обычных казенных гимназиях подобное не наблюдалось.

Дом полковника Хлебникова (улица Маросейка, 17) построен в 1782 году по проекту (предположительно) архитектора В. Баженова.

Дом №17 на Маросейке, в котором ныне располагается Белорусское посольство, в общем-то, ничем особенным не выделяется. Синенький домик с беленькими, пусть и многочисленными украшениями. Москвичей таким не удивишь. Разве что надпись над воротами своеобразная: «Свободен от постоя». Эта надпись сохранилась со времен дореволюционных и обозначает, что владелец внес некую сумму на строительство казарм и, следовательно, военных квартирантов к нему подселять не следует.

А между тем в начале девятнадцатого века этот дом считался одним из самых примечательных дворцов первопрестольной. И, не в последнюю очередь, благодаря его росписям.