Алексей Митрофанов - Покровка. Прогулки по старой Москве

В те времена учебных заведений было не так много. Лазаревское выгодно выделялось на их фоне.

Выпускники ему даже стихи посвящали. В частности, Ваан Терян, знаменитый армянский поэт:

А в 1848 году институт получил «устав и штаты со всеми правами и преимуществами 1-го разряда учебных заведений в сравнении с другими лицеями и институтами».

То есть Лазаревский институт был признан элитарным образовательным учреждением. Граф А. Орлов на этот счет писал министру просвещения С. Уварову: «С преобразованием Лазаревского института в Москве откроется заведение, которого именно для Москвы, при настоящих ее отношениях с Востоком, ей недостает, заведение, где будут изучать восточные языки в обширном размере и которое, таким образом, будет заменять восточный факультет университета, не требуя никаких издержек со стороны казны».

Была здесь и собственная типография. Книги издавались на тринадцати языках – русском, армянском, латинском, греческом, французском, немецком, английском, итальянском, венгерском, сербском, грузинском, турецком и персидском. Разумеется, эти издания в первую очередь служили делу просвещения. Достаточно взглянуть на названия: «Краткое начертание российской истории», «История армянского народа», «Обозрение армянской истории».

Правда, однажды типография все-таки оконфузилась. Ее сдали в аренду, и временные владельцы выпустили здесь книгу «Похождения и приключения гостинодворских сидельцев, или Проваливай! Наши гуляют!». Сам Николай Первый ознакомился с этим изданием и заключил, что содержание его «нелепо и безнравственно». Больше того, царь нашел книгу зловредной – «по некоторым встречающимся в ней неуместным выходкам».

Весь тираж «Похождения и приключения» куплен был Московским цензурным комитетом (на что из бюджета было выделено 50 рублей) и уничтожен. Так что нам не суждено узнать, что это были за такие выходки.

Надо ли говорить, что такие истории не были традиционны для типографии элитарного учебного заведения.

И, конечно, попечители института Иван Екимович и Христофор Екимович Лазаревы были людьми популярными в обществе. О первом же из них в газетах как-то раз прошло такое сообщение: «Он даже за крестьян своих платил казенные подати, давал свободу крепостным людям. Он любил посещать учебные собрания, присутствовать при испытаниях юношей, в которых видел надежду будущего».

* * *

Поступить в Лазаревский институт мог каждый мальчик от 10 до 14 лет. Независимо от национальности. Ученики были приходящими, а также состоящими на полном или же частичном пансионе. Обучение было платным, и стоило немало – 200 рублей в год. Правда, в каждом наборе было 30 «бесплатных» сирот. Всем выдавалась красивая форма – зелененькая, с красными кантами и золотыми петлицами. Старшеклассники были при шпаге.

Обучение было нелегким. Подъем в шесть утра. Спустя два часа начинались занятия. Логика, психология, история религии, физика, математика, география, ботаника, гимнастика, танцы. И, главное, языки. Один восточный (можно было выбирать из арабского, персидского и турецкого) и один кавказский, опять же, на выбор (грузинский, армянский и закавказских татар). К преподаванию допускались, разумеется, только носители всех этих языков: «Назначаются учителя из природных азиатцев, а для изъяснения правил и лучших писателей, преподавания истории азиатских народов имеется ориенталист» (то есть востоковед – АМ.).

Среди учеников был и будущий писатель И. Тургенев. Впоследствии он вспоминал с теплотой: «Что касается до „Милославского“, то я знал его наизусть; помнится, я находился в пансионе в Москве, и там по вечерам надзиратель наш рассказывал содержание „Юрия Милославского“. Невозможно изобразить то поглощающее и поглощенное внимание, с каким мы все слушали; я однажды вскочил и бросился бить одного мальчика, который заговорил было посреди рассказа».

Можно понять, из-за чего здесь говорили не «отчислить» нерадивого ученика, а «отлучить его от Дома». Лазаревский институт действительно был Домом с большой буквы и во всех возможных смыслах.

Выпускником этого института был и известный археолог и искусствовед В. К. Трутовский. Юрий Алексеевич Бахрушин (сын Алексея Александровича, основателя театрального музея) вспоминал об этом деятеле: «Отлично воспитанный, прекрасно владевший кроме русского, французского и немецкого еще и арабским, персидским и турецким языками и свободно объяснявшийся на нескольких европейских и восточных наречиях, он, кроме того, легко владел пером и был насыщен какой-то неувядаемой и искренней молодостью, которая невольно заинтересовывала и привлекала к себе. Будучи далеко не красавцем, Владимир Константинович в возрасте шестидесяти лет без труда заставлял молодых девушек им увлекаться».

Словом, здесь умели готовить настоящих, многогранных личностей.

Учился тут и режиссер К. Станиславский. Судя по его воспоминаниям, жизнь в Лазаревском институте была все же далека от идеала: «За несколько недель до нашего поступления был такой случай. Дортуары воспитанников. Вдруг один из них, восточного происхождения, погнался за инспектором с поленом в руке и бросил его в своего начальника, желая переломить ему ногу. К счастью, дело ограничилось одним ушибом. Инспектор долго хворал, а ученик сидел в карцере. Но дело замяли, так как в него была замешана женщина.

В другой раз в одном из классов начался урок, в середине которого послышались звуки гармоники и глухое, точно отдаленное, пение. Сначала не обратили на него внимания и думали, что оно доносится с улицы; но потом разобрали, что звуки идут из чуланчика, который находился при входе в класс. Оттуда извлекли пьяного ученика, которого запрятали туда, чтобы он проспался.

Многие из учителей были чудаки. Так, например, один из них входил в класс каждый раз по-новому: дверь отворялась, и в класс летел и попадал на кафедру учительской журнал, который носят с собой преподаватели для отметок и замечаний; вслед за ним уже являлся сам учитель-комик. В другой раз тот же учитель неожиданно являлся в класс раньше звонка, когда мы все еще шалили, бегая по классу. Мы пугались, бросались к своим партам, а он тем временем скрывался и возвращался с опозданием.

Священник был тоже наивный чудак. Его уроки предназначались нами для подготовок к латинскому и греческому. Чтобы отвлечь старика и сорвать его урок, один из товарищей, очень умный и начитанный человек, заявлял священнику, что Бога нет.

«Что ты, что ты, перекрестись!» – пугался старик и начинал вразумлять заблудшего. Казалось, что ему это удается. Он даже был рад своей победе. Но тут выплывал новый, еще более кощунственный вопрос, и бедный пастырь вновь считал себя обязанным спасать заблудшую душу. За этой работой протекал весь урок. В награду за ловкость и усердие товарищу преподносили несколько пирогов с ливером во время ближайшего завтрака».