Алексей Митрофанов - Покровка. Прогулки по старой Москве

* * *

Самым же благородным обитателем Хитровки был доктор Кувшинников, служивший здесь врачом. Владимир Алексеевич в своих рассказах о Хитровке, разумеется, не обошел его вниманием: «Пока я собирал нужные для газеты сведения, явилась полиция, пристав и местный доктор, общий любимец Д. П. Кувшинников.

– Ловкий удар! Прямо в сердце, – определил он. Стали писать протокол. Я подошел к столу, разговариваю с Д. П. Кувшинниковым, с которым меня познакомил Антон Павлович Чехов.

– Где нож? Нож где?

Полиция засуетилась.

– Я его сам сию минуту видел. Сам видел! – кричал пристав.

После немалых поисков нож был найден: его во время суматохи кто-то из присутствовавших вытащил и заложил за полбутылки в соседнем кабаке».

Дмитрий Кувшинников, будучи гражданином благородным и самоотверженным, нарочно, для того, чтобы служить московской бедноте, выбрал участок, обслуживающий территорию Хитрова рынка. И, соответственно, и принимал, и жил на казенной квартире в здании Мясницкой полицейской части, прямо под деревянной каланчой. Здание по сей день стоит во дворе дома 8 по Малому Трехсвятительскому переулку. Правда, каланчу снесли, хотя в 1925 году ее предполагали оставить как «памятник уходящего быта».

Медицинские истории же, как нетрудно догадаться, здесь случались самые разнообразные. От случая с ножом, описанного Гиляровским до обычных бытовых конфликтов: «27 сентября в доме Кулакова на Хитровской площади, крестьянин Филипп Сидоров, 33 лет, будучи в нетрезвом виде, поссорился с крестьянкой Агафьей Трофимовой, которой он ухитрился откусить нос».

Как ни странно, господин Кувшинников известен всей более-менее читающей России, да и, по большому счету, зарубежью. Правда, не под своим именем, а как герой чеховского рассказа «Попрыгунья» Осип Дымов.

Чеховский Дымов был слегка нелепым, увлеченным доктором, влюбленным в свою легкомысленную женушку – бездельницу с амбициями и прощающий ей все. Вспомнить хотя бы самый яркий эпизод – про то, как Дымов на второй день после Троицы «купил закусок и конфет» и поехал к жене на дачу. Он сидел в поезде, «и ему весело было смотреть на свой сверток, в котором были завернуты икра, сыр и белорыбица». Дымов еще не знал, что не удастся ему отведать этих вожделенных лакомств, что Ольга Ивановна, супруга, уже пообещала быть на свадьбе у телеграфиста Чикильдеева, и Дымова сходу развернут обратно в город за розовым платьем, перчатками и украшениями из искусственных цветов. А икру, сыр и белорыбицу после его ухода съедят два брюнета и толстый актер.

Прототип Осипа Дымова был ясен москвичам – доктор Дмитрий Павлович Кувшинников. Собственно Попрыгунья – жена Кувшинникова, Софья Петровна. А томный и самовлюбленный художник Рябовский, с которым безнравственная Попрыгунья изменяла своему законному Осипу Дымову, – тоже художник, Исаак Левитан.

Прототипам даже клички дали соответствующие.

Михаил Нестеров писал родным: «Как-то обедал у чеховской „Попрыгуньи“, и она в знак чего-то навязала мне какой-то болгарский браслет на память. Нечего делать – взял. Была и она у меня, восторгам и всевозможным выходкам не было конца».

Чехов сетовал: «Можете себе представить, одна знакомая моя, 42-летняя дама узнала себя в 20-летней героине моей «Попрыгуньи», и меня вся Москва обвиняет в пасквиле.

Главная улика – внешнее сходство: дама пишет красками, муж у нее доктор, она живет с художником…»

Сходства, на самом деле, далеко не ограничивались тем, что кто-то пишет красками, а кто-то доктор. Помимо этого, в рассказе вполне узнаваемо описаны квартира Кувшинниковых и манеры всех трех действующих лиц. Совпадения точны до курьезного. Вот, например, воспоминания Т. Л. Щепкиной-Куперник о том, как Софья Петровна украсила свое супружеское гнездышко: «Эту квартиру она устроила оригинально, „не как у всех“. В столовой поставила лавки, кустарные полки, солонки и шитые полотенца „в русском стиле“, спаленку свою задрапировала на манер восточного шатра, по комнатам у нее гулял ручной журавль и т.п.».

А вот жилище «попрыгуньи» Чехова: «В столовой она оклеила стены лубочными картинами, повесила лапти и серпы, поставила в углу косу и грабли, и получилась столовая в русском вкусе. В спальне она, чтобы похоже было на пещеру, задрапировала потолок и стены темным сукном, повесила над кроватями венецианский фонарь».

Вот воспоминания чеховского брата, Михаила Павловича о приемах у Кувшинниковых: «Как-то так случилось, что в течение целого вечера, несмотря на шумные разговоры, музыку и пение, мы ни разу не видели среди гостей самого хозяина. И только обыкновенно около полуночи растворялись двери, и в них появлялась крупная фигура доктора, с вилкой в одной руке и с ножом в другой, и торжественно возвещала:

– Пожалуйте, господа, кушать».

А это – Чехов, «Попрыгунья»: «Дымова в гостиной не было, и никто не вспоминал об его существовании. Но ровно в половине двенадцатого отворялась дверь, ведущая в столовую, показывался Дымов со своею добродушною кроткою улыбкой и говорил, потирая руки:

– Пожалуйте, господа, закусить».

Подобных «совпадений» – множество.

Кроме того, Софья Петровна, как и Ольга Дымова, была дамой донельзя эксцентричной. Об этом ходили истории и анекдоты. Рассказывали, например, как госпожа Кувшинникова подошла к окошечку вокзальной кассы и сказала:

– Пожалуйста, билет туда и обратно.

– А куда билет? – поинтересовался служащий.

– Ах, какое вам дело! – ответила Ольга Петровна.

Неудивительно, что после выхода в свет «Попрыгуньи» Антон Павлович вдрызг разругался и с Исааком Левитаном, и с супругами Кувшинниковыми.

* * *

Правда, окончание чеховской истории и настоящей, жизненной, ничуть не совпадает. По Чехову, умный, талантливый, самоотверженный, красивый, добрый и безропотный доктор с неудавшейся семейной жизнью закончил жизнь красиво и трагически – отсасывал у мальчика через трубочку дифтеритные пленки, заразился и умер. Тут-то жена его и поняла, кого лишилась, только было уже поздно.

Но действительный доктор Кувшинников не отсасывал ни у кого дифтеритные пленки. Умер он своей смертью.

А вот супруга его, «Попрыгунья», в 1902 году, спустя десятилетие после того, как был опубликован чеховский рассказ, ухаживая за каким-то престарелым тяжелым больным, заразилась от него и умерла.

Такое неканоническое развитие событий.

* * *

А Хитровка прекратила свое долгое, зловредное существование только в 1924 году. И сообщил об этом со страниц «Известий» сам Владимир Гиляровский: «Только теперь Московский совет приступил к ликвидации Хитровки… Сделано то, о чем прежде и не мечталось. И делается вовремя – летом, когда большая часть обитателей Хитровки расползлась из Москвы».