Алексей Митрофанов - Большая Полянка. Прогулки по старой Москве

* * *

В советские времена больницу объединили с Первой градской. Получился громаднейший лечебный комплекс с очень сильными врачами, но при этом по-советски неприютный. Поэт Юрий Карабчиевский писал о нем в «Осенней хронике»:

Тот, кому доводилось там бывать, – поймет.

Кстати, мемуарист Н. Скавронский писал об одной из замоскворецких больниц: «Прислуга крайне невежественна и груба… Больной, чтобы иметь право пользоваться ею, должен необходимо платить ей; выздоравливающий неминуемо тратит на пищу свои деньги. Вентиляции почти нет. Каминов – и слыхом не слыхать. Книг для чтения – нет. Назначены дни посещения, и трудно решить, почему оно не дозволено ежедневно. Погребения крайне небрежны: возят на полуразрушенных дрогах, кладут в едва сколоченные гроба».

Словом, состояние городских больниц, особенно замоскворецких – наша давняя традиция.

* * *

И все равно в таких больницах была некая необъяснимая романтика. Юрий Трифонов писал: «Осенью 1979 года моя дочь Катя, не сдав второй год подряд вступительные экзамены в университет, заболела тяжелым нервным заболеванием, и ее положили в Первую градскую, в психосоматическое отделение. По средам и воскресеньям я езжу ее навещать, и, если хорошая погода, мы гуляем с ней по больничному саду, огибаем петлями старинные корпуса, удаляемся к дальней стороне территории, которая граничит с парком. Оттуда всегда доносится музыка – летом с открытой эстрады, а зимою с катков. Если же погода плохая и гулять нельзя, мы сидим с Катей на деревянной скамейке в коридоре. Но сидеть в коридоре нехорошо: на скамейке тесно, посетители и больные жмутся друг к другу, разговаривают хотя и негромко, но слышно для всех, и разговаривать надо непременно, нельзя молчать. Будет глупо: приехал навестить и молчит. Однако все переговорено и перерассказано. Про Васеньку она слушает без интереса, задает скучные вопросы, и все одно и то же: «А как он ест? Ничего? А зубки мучают?» Но, когда гуляем по саду, можно долго ходить молча.

Я давно уже рассказал Кате, что эти старинные дома, больничный сад и парк – места моего детства, я учился неподалеку отсюда в школе, у меня был друг Левка Гордеев, шахматист и умница, погиб на войне, а мать Левки работала медсестрой в этой самой больнице. Про Левкиного отчима, который болел непонятной болезнью – неохотою жить, я Кате не рассказывал. Потому что у Кати были похожие настроения. На каждой прогулке я добавляю что-нибудь новое о довоенных временах – мне доставляет удовольствие вспоминать! – а то и присочиняю что-нибудь посмешнее или потрогательнее, и порой мне кажется, что Катя слушает внимательно, тогда я радуюсь, я верю в то, что она станет такой, как прежде, но вдруг она опять погружается в оцепенение, не слушает, не откликается, а если слушает, то с равнодушной покорностью, с какой умные дети слушают сказки, догадываясь обо всем наперед».

Вроде бы и несчастье – человек болеет. Но при этом сама атмосфера лечебницы с этим фактом вполне примиряет. Здесь такое – повседневная реальность.

Нескучный дворец (Ленинский проспект, 14) построен в 1756 году.

Первоначально это здание принадлежало знаменитому горнозаводчику П. А. Демидову. В 1839 году усадьбу приобрел сам император Николай. Тогда же ее перестроили – работами руководил модный в то время архитектор Евграф Тюрин. К более или менее простому, хотя и роскошному, строению прибавились Кавалергардский, Фрейлинский, Кухонный корпуса, Летний, Ванный и Охотничий домики, конюшни и манеж, а также здание гауптвахты.

Тут проходили всевозможные торжественные рауты, быть приглашенным на которые мечтали самые солидные из представителей московской знати. Их влекла сюда, конечно же, не роскошь и не щедрый стол, а счастливая возможность таким образом поднять свой статус. Близость к императору ценилась высоко.

В начале прошлого столетия здесь поселилась одна из блистательнейших пар Москвы – великий князь Сергей Александрович и великая княгиня Елизавета Федоровна.

Сергей Александрович – одна из ярчайших фигур в истории Дома Романовых, по противоречиям не уступающая Остерману. Высокий и зеленоглазый красавец-блондин, он любил музыку, литературу, обладал утонченным умом, покровительствовал искусствам, финансировал раскопки на Святой Земле.

Все эти достоинства перечеркнулись событиями, связанными с коронацией Николая II. Сергей Александрович в то время являлся генерал-губернатором Москвы, и знаменитая трагедия Ходынки была приписана его халатности. Сергей Александрович получил прозвище «князь Ходынский» и сделался в народе самым ненавистным членом царского семейства.

В спутницы жизни он избрал очаровательную Эллу (Елизавету), внучку английской королевы Виктории. Та с восторгом сообщала бабушке: «Я так рада, что вы увидите Сергея… и надеюсь, что он произведет на Вас приятное впечатление. Все, кто его знает, любят его и говорят, что у него правдивый и благородный характер».

Когда невеста ехала в Россию, Сергей Александрович в знак своей чистой любви украсил все вагоны ее поезда пышными белыми цветами.

Впрочем, любовь вышла чересчур чистой. В силу своей природы Сергей Александрович отдавал предпочтение не законной супруге, а молодым красавцам-офицерам. Семейный союз получился исключительно товарищеским, к чему Елизавета отнеслась с христианской покорностью. Она не выражала ни малейшего намека на свои семейные проблемы и писала родным о медовом месяце вполне умиротворенные послания. «Сергей и я долго гуляли по полям и собрали много цветов, главным образом васильков… Сергей нашел спрятанное под травой гнездо с четырьмя хорошенькими маленькими птичками. Там повсюду очень много клубники, но она еще не совсем зрелая».

В основном супруги проводили время за беседами, чтением и тихими прогулками по парку. Впрочем, у Сергея Александровича времени было не слишком много – должность губернатора Москвы ко многому обязывала.

Правда, в скором времени они покинули Нескучное – Сергею Александровичу постоянно угрожали – и, ради пущей безопасности, переехали в кремлевский Николаевский дворец. Несмотря на это, Сергея Александровича все-таки убили – в него бросил бомбу Каляев. Да так, что бедного Сергея Александровича просто разнесло на части. Это произошло в Кремле, на Сенатской площади, между Арсеналом и Сенатом.