Всеволод Сысоев - За черным соболем

Лихорадочно ловил я на мушку косматого зверя, чтобы остановить хоть одного. Поспешно выстрелил несколько раз подряд. Гильзы со звоном летели на камни, но ни один из медведей не был остановлен, выстрелы только сильней подхлестывали их.

«Неужели конец? - мелькнуло в голове.- Умереть так глупо!..» Я не считал выстрелы, не знал, сколько патронов еще осталось. Передернув затвор, затаив дыхание, я старательно целился, вложив всю надежду в этот последний выстрел. Я видел наплывающую на меня медвежью тушу, пасть и оскал желтых зубов в кровавой пене.

- Попал-таки, ранил,- ответил кто-то за меня и довел до моего сознания.

- Клац, клац, клац! - ловил мой слух цоканье длинных когтей зверя о камни, меня тянуло отвести глаза от цели, посмотреть на его лапы, которые вот-вот вцепятся в меня, но я страшным усилием воли задержал взгляд на мушке, за которой видел злые, налитые кровью глаза, широкий массивный лоб и поджатые короткие уши.

Еще секунда, и я буду сбит с ног, раздавлен, зловонное горячее дыхание коснется моего лица. В эту секунду одним движением указательного пальца я послал узкий пучок огня, и он с громом опрокинул зверя. От выстрела в упор медведь перевернулся через голову и, падая, лапой задел меня.

Я был отброшен с такой силой, что винтовка вылетела у меня из рук и стукнула о камень. Не знаю, что было бы с нами в случае промаха или осечки. Мною руководил не разум, а инстинкт. С проворством кошки я вскочил на ноги, подхватил винтовку и одним махом загнал в магазинную коробку новую обойму патронов.

Вскинув ее к плечу, я почему-то задержался, не выстрелил, наверное потому, что хотел опять бить наверняка, в голову, а не в спину зверя.

Громадный бурый медведь бесформенной темной тушей лежал, уткнувшись головой в камни, странно подвернув лапы. Под ним расплывалось красное пятно…

Не сводя с него винтовки и все еще не доверяя себе, что я мог убить такого великана, я все же посмел оглядеться. Два других медведя скачками, высоко вскидывая задние лапы, уходили от нас. Их косматые спины уже мелькали между камней. Еще мгновение - и они полезли на скалы. Кустарник затрещал, раздвинулся и принял их под свою защиту.

Боев, взволнованный, выковыривал пальцем, а потом ножом перекосившийся патрон. В горячке он загнал его так плотно, что теперь стоило больших усилий извлечь его обратно. Он был лишь свидетелем, как звери пронеслись мимо него.

- Заело,- пробормотал он и с силой трахнул измятым патроном о камни.- Чтоб ты провалился, проклятый!..

Боев подошел, качнул носком сапога косматую тушу убитого медведя и, убедившись, что он не шевелится, присел на камень.

- Уснул… Ну, молодец, хоть ты не оробел, парень, а то бы досталось нам на орехи…- Он хрипло рассмеялся и вытер рукавом вспотевший лоб.

Ноги и руки у меня дрожали, и я опустился рядом с ним. Язык не повиновался, и я только промычал что-то в ответ, чувствуя, как по лицу расплывается довольно глупая улыбка.

Боев шарил по карманам и, еще волнуясь, бросал мне короткие успокоительные фразы:

- Нич-че, паря, бывает хуже… Это тебе урок… В тайгу идешь, не куда-нибудь, пригодится… Там все может случиться, будешь теперь знать, как это бывает!..- Он нащупал, наконец, то, что искал, и подал мне кисет: - Закуривай, брат…

Я протянул было руку и вдруг почувствовал, что все тело мое избито, до отказа наполнено болью. Я застонал и стал стаскивать с себя куртку, чтобы осмотреть ушибы. Ничего серьезного, кроме ссадин, не было.

…Медведь оказался огромным, и мы с полдня провозились над его разделкой. Только к вечеру перевезли мясо и сало к шхуне и подняли его на борт. Шкуру, едва уместившуюся в бочке, крепко засолили: ей предстоит далекий путь - в Москву, в Зоологический музей института.

Подняли якорь, и «Пушник» взял курс на Чумикан. Еле добравшись до постели, я, не раздеваясь, упал на нее и мгновенно уснул.

Слишком велика была усталость, а впечатления этого дня сильны и необычны.

Чумикан оказался небольшим рыбацким поселком. Бревенчатые избы рассыпались по взгорку на самом берегу Охотского моря. Утреннее веселое солнце поблескивало в окнах, золотило дымки из труб, свечками тянувшиеся в небо.

Около изб не было ни кустиков, ни деревца. Люди, живущие среди тайги, не испытывали нужды в зеленых насаждениях. Дома - серые, выгоревшие на солнце, выбеленные дождями и ветрами. На них нет ни резьбы, ни красивых фронтонов, ни ставень с узорами, которые так оживляют поселки Поволжья и других среднерусских областей. Надо сказать, что сам строительный материал не располагал к изящным поделкам. Лиственница, из которой строили здесь дома, очень смолиста и хорошо колется вдоль, но почти совершенно не пригодна для выпиливания узоров и для резьбы. Подсохнув, она становится такой жесткой, что не всякий гвоздь удается забить в стену, а уж рубанок порой просто проскальзывает по доске, не задевая древесины. Она очень устойчива против гниения, и дом может простоять полсотни лет, а ударь по углу топором - и он зазвенит, как бубен, будто построен лишь два года назад. Вот за эти-то качества и зовется лиственница северным дубом.

Вполне возможно, что сама природа края с морозными сухими ветрами зимой и коротким летом не располагала людей к украшению своих жилищ. Для этого нужен досуг и теплое время, а здесь лето до отказа забито заботами о хлебе насущном, о копейке, которую нужно заработать на рыбалке.

Рыба не ждет, пока кто-то раскачается; она идет считанные дни, тогда только бери ее, не зевай! Еще льды теснятся у берега, пойдет сельдь - и люди не спят ночами, возятся с сетями, ловушками, неводами. В суровой борьбе со льдами, которые то и дело надвигаются с моря, забивают и рвут сети, в хлопотах рыбаки набивают на руках кровавые мозоли веслами и смоляными веревками неводов. Не успеют они передохнуть, как начинается лов горбуши, потом летней и осенней кеты. Руки рыбаков так грубеют, что ими не тольконе сделать какую-нибудь безделушку, едва возможно удержать весло, топор. А зимой жители на месяцы покидают дом и уходят в тайгу на охоту…

Дома стоят крытые щепой из той же лиственницы, крыши простые, со скатом на две стороны, фронтоны зачастую ничем не заделаны, н если зайти сбоку, то видно стропило, печную трубу и связки прошлогодней юколы, подвешенные на жердях: дождем не достает и проветривает хорошо. Красные распластанные тушки горбуши вялятся под солнцем на стене каждого дома. Это уже рыба нового улова. Без запаса рыбы здесь не живут. Она занимает в питании столь же значительное место, как в центральных областях России овощи в крестьянских семьях.