Игорь Забелин - Встречи, которых не было

Известность Пояркову, строго говоря, принесло не плавание по Охотскому морю (исключая южный участок, он повторил путь Москвитина), а плавание по Амуру… Я впервые увидел Амур в том же году, когда впервые побывал и на Охотском море, и произошло это наипростейшим образом: владивостокский поезд пришел в Хабаровск, постоял положенное ему время на станции, а потом негромко застучал колесами по мосту через Амур. Стояла темная осенняя ночь; у берега в воде еще отражались, делясь на желтые пластины, огни, а в средней части реки лишь едва угадывался истекавший из глубины тусклый водяной блеск…

На следующий год мне повезло больше. Мы ехали в обратном направлении, во Владивосток, и перед Хабаровском Поезд остановился у семафора: станция не принимала. Амур был совсем рядом — широкий, светлый, с желтыми отмелями. Соблазн пересилил осторожность, и самые молодые участники Курило-Сахалинской экспедиции не выдержали: обдираясь о кусты, мы скатились по крутому яру к реке, и тогда я впервые прикоснулся рукою к еще не успевшей нагреться весенней амурской воде. Потом над паровозом взвилась струя белого пара, раздался гудок, лязгнули буфера…

Теперь, когда я составил себе вполне отчетливое представление о походе Пояркова на Амур, эти два незначительных эпизода кажутся мне по-своему символическими: рассказывая на «Ереване» о Пояркове, я знал о нем примерно столько же, сколько можно узнать об Амуре вот при таком шапочном знакомстве. В том была моя вина, но не только моя, ибо черпал я «знания» из опубликованных книг. Об этом мне придется еще не раз говорить в своих очерках, но очень часто мы в географической литературе, да и не только в географической, упускаем за действием человека, за одним фактом из его биографии — остальную жизнь, а то и просто закрываем глаза на все, что не укладывается в стерильное понятие «идеального» героя.

Но вернемся в Якутск и посмотрим, что за события происходили там в годы, предшествовавшие амурскому походу.

Я уже говорил, что в 1637 году из Енисейска в Якутск прислали для управления всеми делами боярского сына Парфения Ходырева.

Но этого московским властям показалось недостаточно, и на следующий год они издали государевым именем указ о создании Якутского воеводства и отправили в Якутск старшего воеводу Петра Головина, второго воеводу Матвея Глебова и дьяка Ефима Филатова; в помощники им назначили двух письменных голов — Еналия Бахтеярова и Василия Пояркова. Весь отряд насчитывал 395 стрельцов и казаков, а потом еще прибавились плотники, судостроители, кузнецы, оружейники, толмачи-переводчики, четыре священника…

Двигалась на восток эта многочисленная по тем временам компания чрезвычайно медленно. Воеводы прибыли в Якутск лишь летом 1641 года, но годом раньше, опередив остальных, в Якутск приехал Поярков в сопровождении еще двух служилых.

О его деятельности в качестве представителя воеводы я ничего не знаю. Но их совместная деятельность в первые два года достаточно хорошо освещена в документах.

А события разворачивались так.

Прибыв в Якутский острог, Петр Головин очень скоро почувствовал там себя полновластным царьком. Не хватало ему лишь немногого — утвердить в этом мнении и всех остальных. Не надеясь на слова, Головин приступил к делу.

Во-первых, для царствования ему требовалась надлежащая материальная база. Выстроенный казаком Иваном Галкиным острог показался Головину слишком маленьким. Он предчувствовал, что трудно ему будет в нем развернуться, и не ошибся. И Головин повелел строить новый острог, предусмотрев в нем все, что положено: и мощные крепостные башни, соединенные тыном — «чесноком», и Троицыну церковь, и воеводский двор, и съезжую избу, и амбары для государевой казны и «пытошную» избу…

Что нужен новый острог, согласились все приближенные воеводы. Но воеводе еще хотелось показать, что не чета он всем прежним правителям, а ближайшим «прежним» оказался Парфений Ходырев, и Головин, обвинив его во всех смертных грехах, решил учинить над ним сыск, то есть следствие… И вот тут начались разногласия. Более мягкий и справедливый второй воевода Матвей Глебов и дьяк Ефим Филатов принялись уговаривать Головина не «сыскивать» Ходырева, но тот обвинил их во взяточничестве («посулы берете»), а кончилось дело тем, что воевода пустил в ход кулаки и власти передрались.

Но последующие расхождения во взглядах имели более серьезные последствия, чем синяки и порванные бороды.

Головин решил устроить среди якутов перепись, чтобы точнее планировать поборы. Умудренные опытом местные «бывальцы» уговаривали воеводу отложить перепись до более спокойного времени, уверяя, что начнется среди якутов «шатость» — они уж давно изменить «хачивали», говорили бывальцы, — и дело может дойти до восстания. Глебов и Филатов поняли, что бывальцы правы, и взяли их сторону… Раздоры приняли крутой оборот, но в конце концов Головин заявил, что якуты его боятся и не посмеют тронуть русских. Всякую иную точку зрения объявил он «бунтом», грозил пытками и отлучением от должности, ибо, заявлял он, в небе одно солнце, а в Сибири одна правда — его, воеводская.

И казаки-переписчики двинулись в улусы. Велено им было переписывать не только вольных якутов, но и рабов их, боканов, и даже весь скот…

Якуты правильно сообразили, что ничего хорошего перепись им не сулит, и поскольку давно избавиться от пришельцев они «хачивали», то началось в Якутии восстание — одно из крупнейших, если не самое крупное за всю историю этого края.

Зимой 1642 года отряды восставших подступили к острогу, и Головин понял, что перестарался.

Ночью за городом занялось зарево (сполох, как писали казаки, случился), и весь гарнизон во главе с воеводами вышел на стены. И именно в этот момент Головин публично обвинил Матвея Глебова, Ефима Филатова и письменного голову Бахтеярова в том, что из-за них восстали якуты!.. Да, да, своими «воровскими» действиями они подбили якутов на восстание!

Что и говорить — ход недурен!

Восстание охватило обширную территорию, но очень скоро выяснилось, что один якутский князец-тойон имеет зуб на другого тойона, а третий не прочь договориться с русскими за счет первых двух… И когда казаки ударили по разрозненным отрядам повстанцев, им быстро удалось доказать превосходство огнестрельного оружия над копьями и стрелами. И тогда осталось лишь доказать, что действительно Глебов, Филатов и Бахтеяров подговорили якутов выступить с оружием в руках…

Вот тут-то Петр Головин и развернулся! Впрочем, не только он. Нашелся у него достойный помощник — второй письменный голова Василий Поярков, и теперь уже следует поставить точки над «и».

Разумеется, правдой удалось бы доказать только виновность самого старшего воеводы; значит, надо было действовать кривдой.