Игорь Забелин - Встречи, которых не было

Заскучали казаки. К пешим походам они давно привыкли, к речным тоже, и самой ожесточенной схваткой их не удивишь, но во льдах по морю плавать?.. И положились казаки на бога, но легче им от этого не стало: надежнее, когда сам за себя в ответе.

А день шел за днем, и ничего не менялось: одни и те же льды вокруг, и как будто одни и те же нерпы вылезают на лед, и одни и те моржи выглядывают из полыньи, одинаково шевеля рыжими усами при виде струга… Ко всему привыкает человек, и казаки привыкли к ледовому плену. Запасы рыбы у них еще не оскудели, вода рядом плавает — достань кусок льда и растопи; вода, правда, получается солоноватая, но пить ее можно… И берега нет-нет да и покажутся вдали, — авось и вынесет еще к ним. А не вынесет — растает же когда-нибудь лед! Что ни говори, а лето к середине подходит, и тогда возьмутся казаки за весла, и побежит их струг на запад… Знай казаки, что принесенные с севера льды в иные годы держатся у Шантарских островов до августа, они, наверное, перекрестились бы лишний раз от удивления да призадумались бы. Но о режиме Охотского моря никто тогда ничего не знал, и казаки безмятежно отсыпались после трудного плавания по Амуру.

На девятый или десятый день дрейфа поутру, казаки обнаружили, что за ночь их близко подогнало к берегу. Ночь прошла неспокойная, гудел муссон, злее, чем обычно, скрипели льды, и было казакам тревожно, потому что не могли они понять в темноте, куда их несет… Теперь на душе стало полегче: все-таки берег рядом, но ледяное поле, краем упершееся в берег, угрожающе потрескивало, местами лопалось, и там громоздились друг на друга льдины…

Десять дней продолжался первый в истории Охотского моря ледовый дрейф, а на одиннадцатый льды зашевелились вокруг струга, непрочные борта его затрещали, и в проломины хлынула вода… «И мы, холопи государевы, на берег пометались душою да телом, хлеб, и свинец, и порох потонул, и платье все потонуло, и стали без всего», — с эпическим спокойствием напишет позднее Иван. Уваров.

Право же, больше чем достаточно приключений выпало на долю этих совершенно забытых землепроходцев!.. Но то были подлинные землепроходцы, и ничто не могло их смутить. Нельзя плыть по морю — худо, но можно идти вдоль моря «пешей ногою». И, снова подтянув пояса, неунывающие казаки во главе с двумя Иванами зашагали вдоль берега на север. Впрочем, особенно голодать им не пришлось: кормились они ягодами и кореньями, били нерпу и моржей, нашли кем-то раненного и умершего от ран лося, и жалуются казаки лишь потому (а они горько жалуются!), что пища эта представлялась им скверной, нечистой («и тем мы душу свою осквернили, нужи ради питалися»).

На пятый день пути дорогу казакам преградила река, названия которой они в отписке не приводят. И тут казаки, не видя способа перебраться через широкую в устье реку и поуспокоившись после всего пережитого на море, снова взялись за топоры и построили «суднишко»… Суднишко они построили небольшое, даже прежний струг показался бы им теперь огромным, но, переправившись через реку и убедившись, что льды отнесло от берега, казаки дерзнули выйти на нем в море. Льды, которые доставили нашим землепроходцам столько неприятностей, теперь помогали им: маячившие на горизонте ледяные поля не давали развиться волнению, и суднишко скользило по морю, как по тихой реке.

Сколько плыли казаки под защитой льдов, в отписке не сказано, но дошли они в конце концов до следующей речки и в устье той речки обнаружили тунгусские юрты. Тунгусы, правильно сообразив, что ничего хорошего прибытие незнакомцев им не сулит, успели все до одного убежать, но не успели прихватить с собой съестные припасы — вся рыба досталась казакам, что они и отметили с удовольствием в отписке.

На берегу этой безымянной речки, до которой шли они с устья Амура восемь недель и три дня, казаки решили осеновать — ждать зимнего пути через горы.

А когда потянули морозные ветры с материка, застыла земля и лег на нее неглубокий снег, казаки, смастерившие к Тому времени нарты, перевалили через прибрежные хребты и вышли, как они выразились, на Ленские покоти, то есть на склоны гор, обращенные к Лене… Шли они тайгой четыре недели и один день и случайно наткнулись на тунгусскую аргушницу, обозную оленную дорогу; разумеется, служилые без труда догадались, что аргиз приведет их к чумам.

Так оно и случилось «на третий день рождества Христова». Не раздумывая, казаки взяли двух мужиков в аманаты. Родственники сразу же принесли под них семьдесят восемь соболей — и тут наши путешественники дела своего не забывали.

С точки зрения современного человека, может показаться странным, что после всего пережитого, после всех перенесенных лишений землепроходцы не поспешили домой, в Якутск, и не только не поспешили, но даже остались сначала зимовать, а потом вообще довольно прочно обосновались на необжитом месте… Но дом в нашем понимании — свой очаг, своя семья — был в то время в Сибири счастливым уделом сравнительно немногих… Якутск — опять же если воспользоваться современным понятием — воспринимался, наверное, казаками как своего рода биржа труда: туда приходили, чтобы получить наказную память у воеводы, разрешающую новый поход, и туда возвращались, чтобы сдать ясак и получить новую наказную память… А дом — он был для землепроходцев повсюду: там, где ставили они свои остроги, где несли свою нелегкую службишку…

Иван Нагиба и Уваров, осмотревшись в окрестностях эвенкийского селения, решили, что спешить им некуда и можно здесь провести зиму. Как всегда, соображения их носили отнюдь не теоретический характер: во-первых, казаки на полгода обеспечили себя припасами, а во-вторых, они подсчитали, что со временем смогут получить ясак со ста пятидесяти человек…

Казаки соблюдали свой интерес. Ну а наш «интерес» подошел к концу, потому что полная приключений амурская одиссея землепроходцев закончилась, и закончилась на редкость благополучно: в боях и странствиях они не потеряли ни одного человека.

Конец отписки Ивана Уварова, отпустившего летом в Якутск Ивана Нагибу с пятью товарищами (они поменялись ролями), написан несколько неточно. Речь там идет о том, что осенью можно будет получить полный ясак с эвенков, что нужен толмач, знающий их язык, что жить казакам и голодновато, и холодновато, и нет даже топоров (хотя непонятно, куда они делись)… Потом следует просьба прислать судовой завод, сверла, топоры, теслы и напареи, и вдруг говорится: «А мы здеся я Ивашко с товарищи на Тугире реке наги и босы…» Скорее всего тут ошибка или произвол писца (эта же ошибка повторяется в заголовке документа), переписывавшего документ для академика Миллера столетие спустя. Ох какой долгий путь предстоял бы еще казакам до зимовья на Тунгире, пожелай они туда вернуться, но им и незачем было возвращаться туда.