Зигфрид Ленц - Брандер

— И все же… — произнес доктор Каспари, — не могу сказать, чтобы я испугался; просто эта мысль меня начала занимать, но не так, чтобы после этого я принялся ловить мух и отрывать им лапки; спустя какое-то время, когда Ральф объявил о своем решении посвятить себя юриспруденции, я последовал его примеру. И уже в то время кое-кто — но не отец, потому что, пока мы учились, он умер, — некоторые начали поговаривать о том, что наши совместные усилия приведут к учреждению фирмы, то есть адвокатской конторы «Каспари и Каспари».

Это и в самом деле чуть не произошло, однако традиции нашего рода вдруг явственно дали о себе знать. Факт, что как раз в это время истекло одно из тех самых сорокалетий, в котором ожидался наш доморощенный мошенник, заставил меня предположить, что моя семья сразу, на моем подходе к зрелому возрасту, отнесется с одобрением ко всему, что должно быть причислено к запретным исключениям, то есть к свойственным только мне страданиям, порокам и соображениям морали… Все мы являемся подданными нашего Я, мы крещены для одной лишь жизни. Но мне это не подходило, и я начал систематически жить многими жизнями… Вам интересно то, что я говорю?..

«Он сумасшедший, — подумал Фрэйтаг. — Он один из тех, кому нигде и никогда неможется. Один из тех самых, кому не хватает одной жизни, потому что они ничего не могут довести до конца».

— Ну вот, видите, — сказал доктор Каспари, — таким образом, я нашел отправную точку для того, что я задумал: к своей жизни я присовокупил еще три. Одна из них мне досталась в известном смысле даром — это была жизнь моего брата-близнеца Ральфа. Я присовокупил ее к своей после того, как мы перевернулись в паруснике в устье Эльбы. Я еле-еле выбрался на берег, а мой брат утонул. Я взял на себя его практику, дал извещение о собственной гибели и обосновался в Гамбурге в качестве адвоката-правовика… Вы меня слушаете? Я еще не кончил…

Фрэйтаг поднялся, подошел к штурманской рубке и закрепил дверь, чтобы она не болталась.

— Это была первая из трех жизней, которую я присовокупил к своей собственной…

— Этого достаточно, — сказал Фрэйтаг и смерил доктора Каспари взглядом внимательного презрения.

— Сейчас я расскажу вам про вторую.

— О ней вы расскажете позже, в суде, — сказал Фрэйтаг. — У меня нет времени.

— Разве вам неинтересна моя жизнь? — спросил доктор Каспари.

— В большей мере, нежели это вам может быть приятно, — сказал Фрэйтаг. — Но сейчас у меня нет времени. Я должен осмотреть корабль. Ночью будет шторм.

— Я могу здесь остаться?

— Делайте что хотите.

— Да, вот еще что, капитан: чалу от нашей лодки перерезал не штурман. Это сделал я. Я сам обрубил линь и оттолкнул лодку в море.

Фрэйтаг, который уже был у трапа, оглянулся и вернулся наг зад.

— Зачем вы сделали это? — спросил он.

— О! — сказал доктор Каспари. — Я всего лишь хотел избежать повторения того, что с нами случилось; я не хотел, чтобы мы прошли какой-нибудь километр, а потом остановились: хороший машинист может устроить это. Я хотел действовать наверняка, капитан, и я думаю, что у нас не будет лучшей гарантии добраться до цели, если мы не отправимся туда вместе с вами, то есть на вашем брандере. А потому-то я и перерезал чалу. Наша лодка казалась нам слишком похожей на мышеловку — так же, как похожа на нее и ваша лодка. Вам это понятно?

Фрэйтагу стало ясно, на что в эту минуту рассчитывал доктор Каспари: он увидел, как доктор невольно пригнулся, сунул руку в карман пиджака, потрогал что-то и успокоился.

— Ну так как, капитан, — спросил он, — я могу продолжить свой рассказ? Я хотел бы дорассказать его вам.

Фрэйтаг помолчал, затем повернулся и пошел вниз по трапу.

«Значит, он заметил, — думал Фрэйтаг, — почуял, что у меня было на уме, потому что Золтоу не мог ему об этом сказать. Золтоу был единственный, кто знал о моем плане. Он все предугадал: то, что мы хотели избавиться от них, попросту вытолкнуть их в море на расстояние какой-нибудь мили, где они лежали бы, как на тарелочке, и береговой полиции не составило бы труда взять их. Значит, этот вариант отпадает, и он хочет заставить нас пройти на бак, а сами они будут стоять рядом со своими дробовиками и пистолетами, все трое, а стволы их „пушек“ будут ходить из стороны в сторону и указывать, что нам следует делать. Теперь к этому надо быть готовым…»

Брандер резко осел под ним и задрал корму, как будто хотел встать на бушприт; Фрэйтага бросило на поперечину, он смягчил удар, молниеносно выбросив вперед обе руки, и услышал, как стулья, проехав по полу, резко уткнулись в переборку.

«Может быть, сейчас самое время, — подумал Фрэйтаг. — Во время шторма можно кое-что повернуть по-другому. Теперь нам нужно предпринять что-то новое».

Он подумал о том, стоит ли ему сейчас подняться к Филиппи и переговорить с ним, хотя заранее знал, что произойдет, как только в дирекции узнают об их ситуации: они пошлют полицейский катер и заставят его вместе с командой действовать в согласованном контакте с полицией, и люди из дирекции ни на минуту не усомнятся в том, что они дали единственно верный совет. С другой стороны, ему не нужно было напрягаться, чтобы представить себе, что произойдет на борту, как только полицейский катер объявится вблизи брандера. Фрэйтаг подумал о Гомберте и о том, что он хотел затеять, когда затащил доктора Каспари в штурманскую рубку. Тогда Фрэйтаг был против этой идеи, потому что у него был свой план, но стал бы он сейчас, когда его план уже ничего не стоил, стал бы он снова препятствовать тому, что собирались сделать Гомберт или кто-нибудь другой из команды, вынужденные положить хоть какое-то начало?..

По стене метнулась длинная тень, она показалась ему знакомой, и, прежде чем обернуться, Фрэйтаг уже знал, что это была тень колпака Триттеля — примятый и слегка опавший колпак возвышался над изборожденным морщинами лицом, подобно белому лампиону.

— Входи, — сказал Фрэйтаг. — Входи же!

Он повернулся и увидел Триттеля, каким не видел его никогда: кок стоял у двери, с трудом переводя дыхание, рот его был раскрыт, в глазах застыл безмолвный ужас, адамово яблоко перекатывалось по худой шее, руки бегали под фартуком, дергались и сплетались, а худое тело раскачивалось из стороны в сторону. Он стоял у двери, как если бы опасался входить в каюту.

— Это случилось, — сказал кок.

— Что — случилось?..

— Это вышло само собой, я даже не знаю, как…

— Говори, что случилось? — тоном приказа сказал Фрэйтаг.

— Сейчас скажу… — говорил кок. — Ойген напоролся на мою бритву!..

— Вы вместе пили кофе?..

— Он зашел в камбуз и потребовал кофе, — тихо сказал кок. — У меня был теплый кофе, я дал ему то, что было, и мы начали пить вместе…