Вячеслав Гончаров - На суше и на море 1987

При подходе к полюсу, начиная с широты 89°00′, я всецело перешел на астрономическую навигацию, прокладывая линии положения самолета через каждые 5–7 минут. Мы находились на высоте 1000 метров. Тяжелые паковые льды, начиная от широты 85°00′, беспрерывно тянулись под нами.

В 04 часа 29 минут, выйдя из штурманской рубки, я предупредил, что через 29 минут под нами будет заветная точка — Северный полюс. Астрономические линии положения все ближе и ближе ложились у полюса. Склонение солнца также приближалось к его высоте, измеренной секстантом, и в 05 часов 00 минут я поздравил товарищей с прибытием на полюс и дал радиограмму на Рудольф с просьбой передать в лагерь Папанина, что будем садиться, как только найдем хорошую льдину. Время перелета в лагерь сообщим дополнительно.

Из радиорубки перехожу к пилотам. Лицо Мазурука спокойно. Глаза его внимательно всматриваются в горизонт и льды. Где-то рядом лагерь папанинцев, но в этом диком нагромождении льда нам казалось, что десятки раз мы видели черную палатку и самолет, но все это оказывалось причудливой игрой света, льда и черных полыней океана. Через пятнадцать минут мы пошли ломаным курсом, приступив к поискам пригодной льдины.

На первый взгляд годных льдин было много, но, когда мы снижались, становилось ясно, что ни одна из них из-за торосов, снежных наддувов и ропаков для посадки абсолютно не годится. Осмотрев более десятка, мы наконец отыскали небольшое, но мощное ледяное поле, окаймленное высокой грядой торосов. Принимаем решение садиться. Чтобы не потерять поле из виду и знать направление ветра, сбрасываем на его поверхность навигационные бомбы. Идем на посадку. Самолет низко скользит над высокими, как горы, грядами торосов, которые в лучах низкого солнца горят как кристаллы горного хрусталя. Глазам больно смотреть на них. Самолет переваливает через последнюю гряду, мягко касается лыжами снежной поверхности и, раза два подпрыгнув на наддувах, останавливается метрах в семидесяти перед новой грядой торосов в конце поля. Не выключая моторов, выпрыгиваем с Козловым на лед, осматриваем его и только после этого переруливаем на край выбранной полосы. Ставим две оранжевые палатки и на высокой мачте поднимаем Государственный флаг.

Выбранное нами поле было размером 1200 на 1000 метров, но при осмотре оно оказалось не таким ровным, каким виделось сверху. Единственное пригодное для посадки место было именно там, где сел самолет, но для взлета оно не годилось — коротко. Предстояла тяжелая работа по расчистке взлетной дорожки.

Дальнейшие события хорошо прослеживаются по записям в моем дневнике. Их я и привожу здесь.

«26 мая… Мы сидим в точке: широта 89°36′, долгота 100°00′ западная. Каждые 10 минут каждого часа на волне 72,7 метра зову Диксон, Рудольф и лагерь папанинцев. Сообщил свои координаты, но слушать не могу, так как сел аккумулятор. Организовали метеорологическую станцию, веду наблюдения…

27 мая. Аккумулятор зарядил при помощи динамо, снятого с самолета. В 05 часов 30 минут поймал позывные Диксона. Звали меня, просили сообщить координаты. Сейчас же передал и попросил перейти на волну 33 метра, чтобы слушать их по приемнику ручной аварийной станции «Носорог», так как аккумулятор рации «11-СК-1» быстро садился. Пробую наладить питание всеволнового приемника через аварийный моторчик. Для этого снял динамо-ветрянку с крыла самолета и спарил с аварийным моторчиком. Теперь у нас есть электроэнергия. Все остальные товарищи целый день на расчистке взлетной дорожки. Тяжелый, утомительный труд. Я помогаю в перерывах между вахтами.

28 мая. С Диксоном установил наконец-то двухстороннюю связь. Передаю и получаю даже частную корреспонденцию. «Правда» запросила статью — отправил. Но лагерь до сих пор молчит — очевидно, он находится в «мертвой зоне», так как мы работаем на коротких волнах, которые здесь очень плохо проходят. Продолжаем по 18 часов работать на аэродроме.

29 мая. Связался на длинных волнах с Диксоном и через него с лагерем. Вначале переговаривались через посредника, а сейчас связь прямая. Шевелев предлагает перелететь к ним. То же желание и у нас, но, увы, аэродром не готов. С ними ведем переговоры по радиотелефону, но не регулярно — капризничает моторчик.

30 мая… Удалось в разрывах низкой облачности поймать солнце. Наше новое место: широта 89°25′, долгота западная 96°00′. Координаты лагеря папанинцев: широта 89°10′, долгота западная 36°00′. Следовательно, между нами 95 километров.

Связь с лагерем держим через микрофон ручной радиостанции «Носорог», которую крутят попеременно Мазурук и Козлов. Из лагеря сообщили, что вышлют нам на помощь самолет с людьми, чтобы помочь расчистить аэродром и разгрузить нашу машину. На сегодня мы уже отвоевали площадку размером 670 на 60 метров, но какого напряжения это стоило! Работают только 5 человек. У Мазу-рука сильный ушиб левого колена, и ему работать очень тяжело…

31 мая. Радиосвязь с лагерем нормальная. Говорил по радиотелефону со Шмидтом. Он подбадривает: хорошо держимся. А как же можно иначе?

Наши новые координаты: широта 89°16′55″, долгота 103°. За сутки дрейф составил 8 миль.

Лагерь папанинцев несет на юг по меридиану 36° западному, а нас относит ломаным курсом и тоже на юг вдоль меридиана 100–103°.

Борьба с торосами не ослабевает. У Козлова появились первые признаки снежной слепоты, глаза красные, воспаленные. Все надели светофильтры, но в них работать очень тяжело, жарко, часто приходится протирать.

Взял пробу воды из океана. Толщина льда доходит до 355 сантиметров.

1 июня. Продолжаем строительство аэродрома. Живем в шелковых двойных палатках. Тепло, уютно. Питаемся прекрасно. Козлов замечательный шеф-повар. Спим в спальных мешках, раздеваемся до белья. Экипаж бодр, все веселы, шутят. Вчера отпраздновали тридцатипятилетие Козлова. По этому поводу устроили шикарный обед, а затем вырубили 47 торосов.

Устаем здорово. Но как изумительно хороши минуты перед сном в палатке с горящим примусом! Тепло, сухо. Тимофеев читает нам «Евгения Онегина». Засыпаем быстро, что таить. Нередко томик Пушкина выпадает из рук чтеца раньше, чем мощный храп слушателей потрясет стены палатки.

Связь с лагерем идет с перебоями. Лопнул приводной ремень, а ремни, изготовленные из сыромятной кожи, рвутся через 1–2 минуты — как-никак 4000 оборотов в минуту.

2 июня. Сплошная облачность, морось, температура +1 °, ветер северо-северо-восточный. Всю ночь с Мазуруком шили ремни. В 06 часов 15 минут сообщил, что связь с нами будет нерегулярной, так как лопнул главный привод. На ремни пошли голенища болотных сапог и трос гидрологической лебедки, но все это не заменяет настоящего привода, так как ремни рвутся, а от стального троса горит деревянный шкив.