Олег Попцов - На суше и на море 1986

По пути в свою тяжкую ссылку на пустынный Мангышлак в 1850 году краткое время пробыл в городе Тарас Григорьевич Шевченко…

Примерно в ту же пору отбывал ссылку в Уральске — рядовым в полку — поэт-демократ, петрашевец Алексей Николаевич Плещеев…

Несколько месяцев провел здесь, работая в войсковом архиве, Владимир Галактионович Короленко…

В 1862 году в Уральске была основана типография, первая в Казахстане, затем стала выходить газета. В этой типографии работал наборщиком, корректором Габдулла Тукай, впоследствии крупнейший татарский народный поэт…

Яков Михайлович говорил образно, эмоционально, приводил любопытнейшие подробности. Ему очень хотелось заразить нас своей любовью к отечественной словесности. Он любил ее преданно, писал сам, читал нам иногда свои стихи. Таким — увлеченным, страстным, вдохновенным — он больше всего и запомнился.

Новенький «Икарус» везет меня в курени, с которых все тут начиналось. А начиналось более трех с половиной веков назад, когда казаки, огородившись частоколом, сложили на берегу Яика свои первые жилища.

Широкая площадь, где собирался войсковой круг и где по принципу «любо — не любо, желам — не желам» принимались решения. Старый собор…

Как сказано в словаре Брокгауза и Ефрона, «собор во имя Архистратига Михаила — древнейшее здание города (XVII столетие); колокольня взорвана пугачевцами…».

Крестьянский вождь, поднявший на борьбу яицких казаков, появился здесь во главе своей многотысячной вольницы. С мечтой и надеждой стекались к нему отряды восставших башкир, казахов, калмыков, татар…

Городок был взят. Но часть гарнизона, укрывшись за крепостным валом, оказала сопротивление. Толстые стены собора стали для оборонявшихся щитом.

Судьбы причудливы. В числе тех, кто оставался в крепости, был капитан Андрей Крылов, при нем — его жена и малолетний сын Ваня, будущий баснописец…

В этой — самой старой — части города побывал в свой приезд Пушкин. Он с интересом осматривал собор, фрески на его сводах, иконы древнего письма. Беседовал с настоятелем. В хронографе, который вели в храме, сохранилась запись о той беседе, о том памятном посещении.

Видел Пушкин и дом казака Кузнецова, недалеко от собора. Из этого дома Пугачев взял себе невесту — Устинью, Устю.

На какие-то месяцы — краткие, быстротечные — стала Устинья «казачьей царицей». Остальные 28 лет своей жизни провела в заточении в Кексгольме, под Петербургом. Там же, в мрачном застенке, содержалась и первая семья мятежного атамана — его жена, дети. Когда Пушкин туда поехал, в живых уже никого из них не было…

Долгое время «опальный», по слову Короленко, памятник был оставлен без всякого присмотра, врастал в землю, разрушался. Теперь дом реставрирован, в нем создан Музей Емельяна Пугачева, работает библиотека исторической книги.

Еще несколько минут ходьбы — и Урал. Учужный яр. Учужный затон. Здесь по весне казаки ставили учуг — хитроумную такую городьбу, не давали красной рыбе подниматься выше по течению. Короленко в одном из своих очерков писал: «Яицкое казачье войско, сложившееся на степном просторе в величайшую земельную и рыбацкую общину, соорудило также величайший в мире заплот, перегородивший огромную реку».

Сюда, на берег Урала, привозили почетных гостей. Привезли и Пушкина. Потом он сообщал жене, что казаки встретили его очень гостеприимно, угощали свежей икрой, тут же, при нем, приготовленной.

Знаменитый заплот просуществовал до 1919 года. В старом соборе — там теперь филиал краеведческого музея — есть стенды, посвященные рыболовству. На одном из них я видел макет учуга. Мимо никто не проходит: достопримечательность.

Этот затон, берег Урала я помню и в зимнюю пору (где-то здесь пролегали наши лыжные трассы), и в летнюю, пляжнокупальную. Но не только купальную — страдную тоже.

Всей коммуной мы разгружали тут баржи с сеном. Тюки неподъемные, на матерого мужика. До земли пригибали. Потом очистка, уборка трюмов. Палубы накалены — солнце, в трюмах духота невпродых. Духота — и тяжкий запах сена. Настой, концентрат..

Нелегко вроде бы, а вспоминать на удивление приятно, даже радостно.

По соседству с затоном Ханская роща, колышется под ветром ее зеленое опахало. Официальное название у рощи другое. Но в народе издавна бытует это, хотя его происхождения никто уже путем и объяснить не может. То ли какие-то ханы (кипчакские, что ли) любили тут отдыхать, то ли тут совершался обряд возведения в ханы правителей Внутренней орды, то ли происходили встречи казачьих старшин с казахскими ханами… Словом, «преданья старины глубокой».

А вот это уже не преданья — новая жизнь Ханской рощи. Здесь проходили первые маевки, собиралась революционно настроенная молодежь.

В тех маевках участвовал и Габдулла Тукай. В типографии, где он работал, еще в конце прошлого века возник марксистский кружок. Тукай и его товарищи распространяли нелегальные издания, прокламации.

Он любил эту рощу, друзья знали. Здесь ему хорошо думалось — слагались стихи, рождались новые замыслы.

У меня дома, на полке, есть синенький томик — «Избранные стихи» Габдуллы Тукая, выпущенные Гослитиздатом в 1938 году, к двадцатипятилетию со дня смерти поэта. Автор предисловия Муса Джалиль говорит о нем так: «Он желал видеть свой народ свободным и счастливым и мечтал о таких условиях жизни, когда не будет угнетения и несправедливости». Сын муллы, Тукай, как отмечает Джалиль, своей необычайно сильной сатирой разоблачал представителей реакционного татарского духовенства, высмеивал продажную националистическую интеллигенцию. Он любил трудовой народ, клеймил его угнетателей, стремился открыть людям глаза.

«Наш Лермонтов, — говорила о нем Казима, темноглазая девушка из татарской слободы. — Поэт, погибший двадцати семи лет от роду. Только не на дуэли — чахотка свела в могилу. Жил трудно, подвергался гонениям, бедствовал. Но не сдавался. Пел свою песню…»

«Сплаваем в Азию?..» — «Айдате!..»

До Азии было, что называется, рукой подать: перемахнул Урал — и на бухарской стороне, в другой части света.

Вот так однажды мы поплыли, я и мои кореши-однокурсники Борис, Виктор. Выбредаем на бережок — какие-то люди, по всему рабочие, расположились на травке. Под кустом — тренога, рейки, топоры, прочее имущество. Шумнули нам: подваливайте, дескать. У них горкой арбузы, дыни. Дары бахчей…

Познакомились, разговорились. Их старшой, большелобый, улыбчивый, предложил: «Подработать хотите, студенты? Дело подходящее…»

Дело было такое: спозаранку на бухарскую сторону, в степь. И — съемка.

Теодолит, да и буссоль тоже на ровном, открытом месте «видят» далеко, промеры большие. Километров за день набегало ой-ой сколько!