Андрей Зализняк - Прогулки по Европе [litres]

Вечером Бьёрнфлатен уже уехал. Назавтра, в последний день «школы», была устроена так называемая «вечеринка». Среди обычных в таких случаях развлечений вдруг вошел Петер Альберг Йенсен и взволнованным голосом объявил, что произошло исключительное событие: найдена шведская берестяная грамота. Она по какой-то причине написана по-древнерусски. Он торжественно ее прочел:

поклоnе, ŵ потрα ко

лαвреnтию. болотовьnѧ

оутиχлα. миχькоплоске

оугоублеnе оу железьnѧкα

пαртигαnе вαρѧжьске.

присоли еψе съмѧгъyеnиѧ

и αкъуѧтъ. αкъуѧтα потерѧлъ

В авторе и адресате публика быстро распознала людей с одинаковыми в конечном счете фамилиями Йенсен и Янин. Один за другим заулыбались и те, которые вспомнили, что их скандинавский björn – у русских медведь.

Что же касается просьбы прислать смягчений (мягких знаков) и акцентов, то участников только что закончившейся страды древнерусских штудий этим уже не удивишь.

Ну а преподавателя древненовгородского диалекта, конечно, ничто так не может восхитить, как пαртигαnе вαрѧжьске.

20 октября 1992. Женева.

Зная, что мне предстоит кардиологическое обследование и, возможно, операция, позвонила Улла Биргегорд: «Проходите все обследования, а о деньгах не волнуйтесь». Какое облегчение принес этот звонок!

23-го первое занятие. Сима Маркиш представляет меня студентам роскошными словами. Лекция далась нелегко; но кончилось благополучно, только свалила с ног страшная усталость.

30-го позвонил Лефельдт, предложил денег.

2 ноября 1992, понедельник. Идем пешком в Hôpital Cantonal. Палата на 7 человек; все заполнено. Сестра-испанка, обращается приятно. Дали брошюру, чтобы знал все подробности предстоящей процедуры – ангиографии (иначе коронарографии). «Вероятность успешного исхода 95 %».

Утром во вторник повезли: «Самому идти запрещено». В операционной как в кино: огромные округлые геометрические тела с гигантскими окулярами-глазами ездят вокруг тебя во всех направлениях. Проводят операцию молодой парень и две молодых помощницы, одна – итальянка. Мастерски заговаривают зубы: «Как у вас с языками? Чем сейчас занимаетесь?» Все время предупреждают, когда будет слегка неприятно. Прошло легко. Уходят за ширму, смотрят снятое аппаратами «кино». Минут через пятнадцать уже объявляют мне резолюцию: дилатации (баллонажа) не будет – повреждены три артерии, необходима операция. Так что облегчение от того, что процедура позади, длилось недолго. «А когда нужно делать операцию?» – «Как можно быстрее, в ближайшие дни – прямо у нас, никуда от нас не уходя».

Но когда выяснилось, что у меня нет страховки и нет денег на операцию, тон сразу изменился. Лена дозвонилась до Уллы, та обещает все организовать в Швеции в течение 20 дней. В среду утром выпустили из больницы – как-то несколько торопливо, без врачебных инструкций и напутствий. (Как нам потом объяснили, они вздохнули с огромным облегчением, освободившись от немыслимого пациента без страховки.) Вечером звонок Уллы: хирург готов назначить меня на 25 ноября; факс о визе выслан.

Радио: Клинтон избран президентом.

6 ноября. Лена ходила в шведское консульство по поводу визы. Но они пересылают все бумаги в Берн, в посольство.

9 ноября. Пришел тревожный вызов из полиции «на медицинский контроль» – повторный, потому что общий медицинский контроль я уже прошел.

10 ноября. Звоним в Берн в шведское посольство. Ответ ужасен: «Мы сперва должны запросить your authorities». Ничего более катастрофического представить себе невозможно: это гарантированный провал всего плана и смерть в течение нескольких месяцев, которую мне очень прозрачно обещали в женевском госпитале, если не сделать операцию.

Послали отчаянный факс Улле. Вечером звонок Уллы: она надеется, что это всего лишь ошибка в местоимении и надо понимать это как «our authorities», т. е. что наши анкеты будут высланы в Стокгольм.

11 ноября. Звонок Уллы: «Ваши анкеты в Стокгольме. И Свену, кажется, удалось убедить шведский МИД, что вы не останетесь в Швеции».

Пришло письмо от Лефельдта с еврочеком.

12 ноября. Лена получила в шведском консульстве в Женеве шведские визы.

(И лишь много позже я узнал, какую трудную задачу решил Свен Густафсон, чтобы мы столь молниеносно получили свои визы. Он сам поехал в стокгольмский МИД. Но во всех кабинетах натыкался на чиновничий тупик; и никак нельзя было узнать, к кому в действительности с таким делом надо обращаться. Тогда он догадался позвонить в Москву своему другу Ларсу Клебергу, тогдашнему культурному атташе в Москве. И тот открыл ему некий заветный номер телефона внутри МИД'а. А тот, кто знает этот номер, уже получает просимое.)

16 ноября. Самочувствие отвратительное; однако надо идти на медицинский контроль по полицейскому вызову. Приходим. «Вам в антитуберкулезный центр». Составляют на меня карточку: «Мы вызвали вас в связи с результатами вашей флюорографии». Час от часу не легче! Только этого еще недоставало! Если что-то в легких, то операция на сердце может оказаться невозможной, она прямо зависит от легких.

Делают новый снимок, иду с ним к врачу. Но врач куда-то ушел. Кошмарный час сидения перед его дверью. Наконец врач появляется, смотрит снимок: «Как будто бы все нормально». После паузы: «Ах нет, вот в этом углу что-то есть!» Еще пауза: «Посмотрим еще. Нет, ничего нет, это ошибка. Можете идти домой». Неслыханное облегчение: теперь осталась всего лишь операция на сердце!

17 ноября. Жорж Нива диктует мне письмо, которое я должен написать декану с просьбой об отпуске на 15 дней. «А как же после 15 дней? Ведь реально операция выводит человека из строя никак не меньше, чем на полтора месяца!» – «Мы подумаем, – говорит бесстрастный Нива, – пока пиши так».

Поступило сведение из банка: деньги по еврочеку Лефельдта можно получить только через шесть дней (а у нас поезд 21-го).

Лена занимается доставанием немецких и датских транзитных виз.

Все дни после больницы занятия продолжаются, хотя даются нелегко; почти на каждом промелькивает мысль: ну, чем сегодня занятие кончится?

18 ноября. Объявил студентам о своем предстоящем отсутствии.

20 ноября. Последняя лекция перед отъездом (об изменениях по аналогии). В конце лекции встает девица и от имени русской группы дарит мне коробку чего-то кондитерского и большую открытку с видом Женевы и пожеланием скорого возвращения; на ней 17 подписей.

Это было приятно и трогательно. Но подлинного значения происходящего я тогда, конечно, еще совершенно не понимал. Я узнал о нем лишь много позже. Мне объяснили, что по швейцарским законам тот, у кого нет трех месяцев стажа, не имеет права пропустить более 15 дней по болезни. Декан мне сочувствовал и помогал, как мог. Но он был бы бессилен при малейшей жалобе со стороны хоть одного студента на то, что не состоялась такая-то лекция. В этом случае вся мощь швейцарского закона неумолимо заставила бы декана немедленно меня уволить. И студенты это свое могущество знают. Это значит, что я получил от них не открытку, а охранную грамоту: 17 подписями они показали мне, что мне не нужно опасаться никакой беды с их стороны!