Вильям Смит - Очерки на разных высотах

Но помимо множества задач технического характера, существовали еще совсем другие, так сказать, «человеческие проблемы», среди которых следует назвать, прежде всего, следующую: каким образом сделать управляемую команду из пары десятков отобранных спортсменов, каждый из которых входил в элиту элит профессиональных альпинистов и с достаточным основанием мог считать и считал себя компетентным лидером. Эти сильные ребята в составе сборных команд привыкли быть индивидуалистами, что называется, «личниками», которые в первую очередь старались заботиться о себе и своих интересах, а здесь их надо было перенастроить на коллективную работу, где главное — это достижение общей цели и лишь во вторую очередь — удовлетворение собственных амбиций.

Изначально список кандидатов в экспедицию включал более 60 человек, из которых необходимо было отобрать 18—20 человек основного состава плюс несколько запасных. Сравнительно несложно было сделать селекцию на основании объективных показателей: к примеру, у кого больше восхождений по сложнейшим маршрутам на вершины высотой более 7000 м, что нетрудно было дополнить данными по состоянию здоровья и результатам многочисленных тестов на разнообразных стендах. Гораздо сложнее было ответить на вопросы о совместимости членов команды и об их способности исполнять работу, необходимую для успеха команды в целом, даже с ущербом для личных интересов. Формализовать эти вопросы невозможно в принципе и единственный путь получить более-менее адекватные ответы — это использовать критерии «гамбургского счета». Именно руководствуясь этими критериями, Тренерский совет на самой последней стадии подготовки отчислил из команды несколько сильнейших кандидатов, что вызывало немало недоуменных вопросов среди альпинистской общественности.

Хотя Евгений Игоревич был с самого начала утвержден Федерацией альпинизма в качестве начальника экспедиции, это вовсе не означало, что он пользовался единодушной поддержкой среди спортивного руководства. Интриги, подметные письма, прямая клевета — все это было и, конечно, затрудняло работу. Но Женя знал, на что шел, старался не отвлекаться на подковерные интриги, упорно делал свое дело, и к концу подготовительного периода он достиг главного — признания его безусловного авторитета и старшинства всеми участниками экспедиции.

«Шесть дней в мае», с 4-го по 9-ое мая — эти дни Е.И. выделил, как ключевые в своем рассказе об экспедиции. Что же реально происходило в это время?

С самого раннего утра 4-го мая в базовом лагере все напряженно следили за тем, что делается на самом верху Эвереста. По плану в этот день должна была состояться первая попытка достичь вершины Эвереста силами ударной двойки, Эдик Мысловский и Володя Балыбердин (Бэл). Их путь начался 27-го апреля, когда они вышли из базового лагеря на леднике Кхумбу с тем, чтобы через несколько дней добраться до лагеря IV на высоте 8300 м. Далее им предстояло проложить путь до выхода на Западный гребень и установить там последний лагерь V (8520 м), что и было выполнено 3-го мая. На следующий день на утренней связи Бэл сообщил Тамму, что они выходят наверх. После этого рация надолго замолчала, и в базовом лагере воцарилось тревожное ожидание.

Нам трудно себе представить, какие чувства испытывали те, кто был тогда, так сказать, на острие копья, приближаясь к заветной вершине Эвереста. По тем немногим словам, что сохранились в их записках, и главное, по их тону, можно судить, что они смертельно устали и не испытывали ничего похожего на эмоциональный подъем от мысли, что вот наступил последний решающий день, когда они вот-вот могут достичь цели своей альпинистской жизни. На самом деле, просто безумно хотелось, чтобы поскорее настал тот момент, когда им более не надо будет идти вверх и закончатся их затянувшиеся испытания Горой.

Но путь до вершины показался им невероятно длинным — слишком много было потрачено сил за предыдущую неделю. Временами казалось, что никогда не будет конца этому чертовому гребню. Почти восемь часов восходители не выходили на связь, но вот где-то около 14 часов по рации послышался голос Бэла, который звучал совершенно необычно: «Евгений Игоревич, идем и идем вверх, каждый пупырь принимаем за вершину, а за ним открывается новый. Когда же, наконец, все кончится?». И вдруг, через какие-то полчаса, тот же усталый голос Бэла запросил Тамма: «Впечатление такое, что дальше все идет вниз. Как Вы думаете, это Вершина?».

Вот так прозаично завершался этот невероятный по трудности путь Эдика и Володи, последний этап которого начался неделю назад, когда они вышли из базового лагеря, полные сил, надежд и решимости довести до конца многонедельную эпопею осады Эвереста. По признанию и Эдика, и Бэла, в этот долгожданный миг победы, они не испытывали никаких особых эмоций, разве что облегчение от того, что больше не надо идти вверх. Ну, а что Тамм? Женя — человек редкой выдержки, но в тот момент он бросился вон из палатки, чтобы как-то в одиночестве перебороть нахлынувшие разом эмоции. Потом он признавался, что в тот момент он ощутил нечто вроде освобождения от колоссального груза, что давил на него все последние недели.

Дело в том, что помимо обычного беспокойства руководителя за тех, кто был на Горе, для Е.И. все усугублялось еще одним и очень необычным обстоятельством. Так случилось, что в Москве на последнем этапе медицинского контроля врачи вдруг забраковали Мысловского. Как припоминал Тамм, этот запрет был какой-то половинчатый. Мысловскому не запрещалось участие в экспедиции, но руководству экспедиции была дана директива: не выпускать его выше 6000 метров. И Тамм, и Овчинников были категорически не согласны с подобным запретом. В течение всего начального периода работы экспедиции Эдик без устали участвовал в обработке маршрута, установке высотных лагерей и в грузовых ходках на высоту до 8000 метров и зарекомендовал себя, как один из лидеров команды. Но для Москвы это все выглядело неубедительно — ведь запрета никто не отменял!

И вот уже накануне последнего выхода связки Мысловский-Балыбердин в адрес Тамма от имени советского посла в Непале было передано требование «точно следовать приказу, запрещающему Мысловскому подниматься выше 6000 метров». В дополнение ко всему, в Катманду был командирован с особыми полномочиями Ильдар Азизович Калимулин, который, в свою очередь, напомнил о существовании такого запрета. Это заставило Тамма послать в адрес Калимулина радиограмму, с подробнейшим изложением состояния дел и обоснованием оправданности и необходимости полноценного включения Эдика в работу команды. Объясняя свое «неподчинение» требованиям центра, Е.И. сообщал: «…я должен был либо слепо, повторю слепо и трусливо руководствоваться директивой и снять с восхождения одного из выявившихся лидеров…, либо исходить из здравого смысла, условий на месте и интересов основной задачи. Я, естественно, выбрал второй путь и менять свое решение не могу. Не вижу для этого оснований. Очень прошу до конца экспедиции не возвращаться к этому вопросу». К чести Ильдара Азизовича, надо сказать, что он доверился аргументации Тамма и больше к этому вопросу не возвращался. Но ведь, на самом деле, этот вопрос не был снят и теперь, как вспоминал Тамм: «…этот пресловутый запрет висит над нами, как дамоклов меч, и мешает спокойно работать».